То, что описано в этом рассказе,
происходит в 50-х годах. Больше чем пол-
столетия тому назад.
День этот начался рано.
В шесть утра Виктора растолкал экспедиционный механик и шофёр Костя Шубин:
- Поднимайся, начальник. Пора ехать.
Виктор открыл глаза, спросонья, ничего ещё не понимая, испуганно сказал:
- А-а? – перевернулся на другой бок, но вдруг проснулся окончательно и, путаясь во вкладыше и завязках, стал выбираться из спального мешка.
- Сейчас встаю, встаю, - сказал он, уже натягивая свитер, - А сколько времени?
- Силён ты спать, парень, - ответил ему Костя и, мотнув головой, добавил:
- Ну, ладно, крутись тут, а я пошел на берег. Сейчас на холоду ещё и мотор-то не заведёшь…
Виктор натянул резиновые сапоги, притопнул и увидел, что у двери, прислонившись к косяку, стоит его рабочий Иван Сёмин – мужик молчаливый и глупый, из всех видов работы признававший годной для себя только один – рыбалку. Но и рыбак он, как видно, был никудышный – из рыбацкой артели его выгнали за лень и нерадивость. Как раз после этого Иван и нанялся в экспедицию сезонным рабочим. Виктор взял его, польстившись на крупный рост и широкие плечи – сезон обещал быть трудным. Сейчас Иван стоял и скручивал махорочную цигарку, слюнявя языком обрывок газеты. Махорка сыпалась на пол и в рукава брезентового плаща.
- Ты что это – махру крутить разучился? - спросил Виктор.
- Руки охолодали…
- Ну. давай закручивай , да пойдём .
Справившись с цигаркой, Иван зажег спичку и закурил. Газета на мгновение вспыхнула, посыпались мелкие красные искры. Потом закурил сигарету Виктор, закашлялся со сна, и они вышли на улицу.
На берегу Тунгуски они остановились. Внизу под угором плавно и сильно шла спокой ная в утренний час река. Справа за Енисеем, на выходном створе, помаргивала мигалка.Из левобережной тайги чуть тянуло горьковатым запахом опавших осиновых листьев. Занималась сиреневая заря. Уже видно было, как далеко, далеко над тайгой алым пламенем зажегся снег на плоской вершине Северного камня. Они стояли и, молча, курили.
Внизу у воды матерился Костя. Холодный мотор бурундил винтом утреннюю воду, но не заводился. Костя остервенело рвал заводной шнур. Потом мотор взревел, по воде заслоился, поплыл голубоватый дымок. Костя обернулся, увидел стоящие на обрыве фигуры и крикнул:
- Эй! Катитесь вниз! Поехали!
По крутой, осклизлой тропинке они спустились на бечевник. Мотор умиротворённо похрюкивал на холостых, пуская по воде крупные, матовые от дыма пузыри.
Виктор положил в нос лодки ружьё и рюкзак, подождал пока в неё заберётся Иван и оттолкнулся от берега. Костя врубил полный газ и длинноносая, ходкая «ангарка» быстро пошла вверх по реке. Сразу же подул встречный ветерок. Виктор лёг в носу и прикрылся плащом. Спать уже не хотелось, но от сна ещё оставалась ленивая, сладкая истома. Было приятно лежать, вытянув ноги, изредка потягивая замлевшие за ночь мышцы. За бортом, рядом с ухом, бубнила, рассекаемая лодкой вода. Над головой плыло серое с розовой побежалостью небо. Утро переползало в день.
Накануне экспедиционный радист Михеич принёс Виктору радиограмму. Радиограмма была от начальника партии Зверевой. В ней говорилось: « Геологу Горлову тчк. Срочно проведите маршрут правом берегу Тунгуски к северу от Налимьего лба зпт. выясните характер четвертичных отложений»
Виктор только недавно вернулся из месячного маршрута и теперь ждал на базе возвращения начальницы, чтобы свести воедино и подготовить к сдаче собранные летом полевые материалы. Радиограмма не вызвала у него особого энтузиазма. Последний маршрут был трудным. На другой день после того, как они высадились в районе большого Хантайского озера, в ночь выпал снег. На утро, выбравшись из палатки, они не поверили своим глазам: За одну ночь тайгу замело. Ещё вчера было неяркое заполярное лето, а сегодня – из-под снега, лишь кое-где проглядывала схваченная морозцем зелень. И это в начале августа. Через два дня снег, правда, стаял, но начались затяжные дожди, а с ними пришел паводок. Однажды ночью их чуть не смыла вместе с палаткой разбушевавшаяся река. Два раза на порогах резиновые лодки «двухсотки» опрокидывались, и они не утопили снаряжение, лишь потому, что весь груз был привязан к лодкам верёвками. Опыт работы на таёжных реках у Виктора уже был. Под конец у них кончились продукты ( часть продуктов подмокла и их пришлось выбросить). Питались рыбой, грибами и тем, что удавалось подстрелить. Но всё это Виктору даже нравилось. Это были настоящие трудности, и он потихоньку радовался, что столкнувшись с ними, не скис и на потерял чувства романтики. Это был первый после окончания Университета год его самостоятельной работы в экспедиции.
Одно только угнетало его весь маршрут – глухое одиночество. Конечно, их было двое: он и Иван. Но слишком велика была разница их интересов, и слишком молчаливым от глупости человеком был Сёмин. Вечерами в палатке, Виктора одолевала навязчивая тоска по людям. И теперь, когда они, наконец, вернулись из тайги на базу, к обществу, где можно вдоволь говорить, рассказывать, спорить – нужно было снова тащиться с Иваном в тайгу. Не хотелось.
Но раз надо - значит надо. Виктор решил не откладывать дело в долгий ящик и пройти маршрут на следующий день. Следующий день был днём его рождения. Но это было неважно, потому что здесь, в экспедиции он был человеком новым, молодым специалистом и вряд ли кто-либо знал про его день рождения . Да, если бы и знал…
Моторка подходила к Дурному мысу. Мыс этот вдавался в реку с правого берега белым скалистым уступом, перед ним крутила воду глубокая темноводная улова. В центре неё виднелся водоворот – корчага. Вода с урчанием уходила здесь куда-то в бездонные земные глубины.
- Рванем через корчагу? – прокричал с кормы Костя
Виктор некоторое время поколебался, прежде чем ответить, потом утвердительно кивнул головой.
Моторка вильнула и понеслась прямо к водовороту.
- Не дрейфь, робя, прорвёмся! – кричал Костя.
- Живы будем - не помрём ! Ий-эх!
Он сдвинул свой лётный шлем на затылок, весь подался вперёд, крепко ухватился за румпель мотора. Глаза его озорно блестели, рот кривился. Видно было, что ему и страшновато и весело.
- Перевернет… - лениво сказал Иван, - Утопнем.
-Не балди, гад! Сиди тихо не рыпайся! – прокричал Костя.
« А что если действительно перевернёт ?» - подумал Виктор и холодная капелька страха поползла у него между лопаток.
Моторка со всего хода влетела в корчагу. Какой-то миг она, казалось, стояла на месте. Было слышно, как где - то под самым днищем лодки страшно, утробно и мощно урчало. Лодку завалило сначала на один бок, потом – на другой. Через борт заплеснулась вода. Потом лодка снова рванулась вперед и пошла плавно и ровно.
« Кажется, пронесло» - мелькнула мысль . И тут же Виктор заметил, что вцепился рукой в обод лодки, да так, что побелели суставы.
- Прорвались! Ий-эх! – завопил Костя.
- А ты, дурочка, боялась ! – это уже относилось к Ивану.
- Это что! - продолжал он, - сейчас вода низкая, и корчаги почти что нет! А вот весной! Вот, да! Ревёт, аж в Туруханске слыхать! «Байкал» в Туру по большой воде поднимался, так затянуло его в корчагу, чуть на бок не положило. Капитан кричит: « Все на левый борт!» Вот - сила! А сейчас что! На обратном пути, как вас выброшу, попробую ещё раз пройти пустым корпусом!.. А вон и Налимий лоб видать уже!..
Налимий лоб – это крутая скала, округло падающая в реку. Местные рыбаки говорят, что где-то тут, под ней – осетровые ямы. Напротив Налимьего лба, на другом берегу – валунная коса, дальше – косогор с воткнутыми в него желтыми по-осени свечками листвениц.
Здесь, на косе Иван разжег бензином костёр. Скипятили чай и позавтракали сайками с топлёным маслом.
- Ну, бывайте, братцы, - сказал Костя, сталкивая лодку на воду.
Он прыгнул в неё, пробежал, отчаянно раскачиваясь вместе с лодкой на корму и крикнул:
- Так я за вами к шести часам на Известковую подъеду!
- Да, да – к шести, не опаздывай! – ответил Виктор и обернулся к Сёмину:
-Ну, пошли, Ваня.
Иван укладывал рюкзак, посматривая на реку.
- Эх, самоловы бы здесь поставить, вон за курьюшкою –то… Были б с рыбой…
- Брось ты, про свои самоловы. Идём скорей. Дождик собирается.
- Мотор-то опять не того… - сказал Иван, натягивая на плечи рюкзак.
- Ничего, заведётся…
Они стали быстро взбираться вверх по косогору. Впереди Виктор. Сзади, опираясь на лопату, - Иван. На самом верху остановились, перевести дух. Отсюда далеко были видны плавные изгибы реки и тайга, тайга… Даль затягивала мутная пелена дождя. «Плохо, - подумал Виктор,- заря была красная – дождь, видимо, надолго».
- А Костя-то не завёлся ещё, самосплавом до Туруханска пошел, - показал Иван на реку.
Там, далеко, на самой середине реки, виднелась маленькая лодка с торчащей на корме фигуркой человека. Как будто в ответ на его слова, мотор внизу взвыл и лодка быстро пошла, оставляя за собой усики волн и лёгкий дымный следок.
Дождь начался минут через десять. Он навалился вместе с туманом, тихо-тихо зашуршал по опавшей листве, потом, почувствовав свою силу, разошелся и стал спорым и полновесным, как и положено настоящему осеннему дождю.
Виктор даже на мгновение усомнился: «А не вернуться ли? Ведь можно отработать этот маршрут и завтра. Не горит» Потом, махнул рукой: « А, дождя испугался. Шагай, брат, шагай»
- 1,2,3,4,5… 15,16,17…. Сто пар шагов – сто пятьдесят метров. Тысяча пар – полтора километра… Шаги нужно считать, потому что нет никаких ориентиров, ровное плато, тайга, даже горушек никаких нет. Не будешь считать шаги, - не будешь знать , где находишься.
…. азимут 360 , прямо на Север….
….мама сегодня пирог печёт с грибами…. мой любимый, мама всегда в день моего рождения печёт пирог…., даже, когда меня нет дома….
…. 75,76, 77, 78….
….. ну и дождь, спина уже промокла и в сапогах хлюпает…
Мы красна кавалерия и про нас
Былинники речистые ведут рассказ
...сидеть бы сейчас в кафе «Москва» и тянуть коктейль через соломинку…
…..а какие-нибудь пижоны сидят…
…последний раз мы были там с Кирой
……97,98,99,100!
- Иван, ты что отстаёшь? Давай-ка сделаем здесь закопушку. Скидывай рюкзак, перекури пока, а я покопаю.
Виктор взял лопату и начел снимать дерновину. Вязкая почва поддавалась плохо, липла к лопате. Потом копал Иван. На третьем штыке шурфик стало заливать водой.
- Ладно, бросай. Опишем , что видим , - сказал Виктор.
…мы красна кавалерия и про нас...
«Суглинок светло-коричневый, вязкий, слабо - песчанистый….»
- Пошли дальше.
…..1,2,3,4,5….
….. азимут 360 – прямо на Север…..
…..в сущности у них с Кирой ничего такого не было… Целовались в садике на Чистых прудах. Так мало ли людей целуются под настроение, а потом и не вспоминают друг о друге….
…… 64,65,66,67….
…… всё-таки хорошо в тайге, даже в дождь. Какие берёзы, стволы холодные белые, как- будто светятся. И на каждой веточке сотни маленьких капель….
…..98,99,100… четыреста… ещё сотня шагов…, километра три протопали….
…..нет – плохо в тайге в дождь… чуть тронешь ветку - сразу пол-литра воды за шиворот….
да холодная, зараза….. ещё с неба сыплет…. вот – прорвало….
…..14,15,16,17,… а у Киры, тогда на вокзале, глаза были грустные, грустные…..наверное, на вокзалах глаза всегда грустные…, когда провожают…. А когда встречают – радостные….
…..33,34,35…. Шагай, брат, шагай……
- « Мы красна кавалерия и про нас… » - тьфу, вот привязалась….
…… когда-нибудь геологи будут летать в маршруты на ранцевых вертолётах… А перед полевым сезоном проходить инструктаж по техника безопасности при описании обнажений с воздуха…. Размечтался… шагай, шагай….
…..97,98,99,100.
- Ваня, здесь будем копать, вон между берёзок в прогалине.
…»Суглинок светло-коричневый, вязкий, слабо-песчанистый»...
….1,2,3,4…
….. за всё лето только одно письмо прислала. Из Крыма. Отдыхает с мамой в Коктебеле.
Плавает с маской и ластами, море великолепное. Загорела и похудела. Познакомилась с ленинградскими ребятами – молодые художники из Академии. Весёлая компания.
Все такие интеллектуалы. Варили с ними плов из мидий. Было очень весело. Один из них – Миша Серов – пишете её портрет ( он такой эрудит!)….
…..а я и не знал, что она хорошо плавает….
…..43,44,45…
….. конечно, что я ей? Стихов не пишу. Портретов то же. Примитивный в общем-то парень…
…. 82,83,84…
…. эх, ну и погодка… Кажется ни одной сухой нитки не осталось… туман в тайге, как в парной… зря мы всё-таки пошли сегодня… ещё километра два – и хватит…
… какой-то знаменитый француз сказал, что легче рисоваться многими знаниями, чем хорошо владеть немногими….. Эрудиты…
И в этом шурфе вода…
« Суглинок светло-коричневый, вязкий…..»
- Устал, Ваня? Ну, ещё немножко и будем возвращаться. Потопали.
По расчётам Виктора, они прошли километров тринадцать. Здесь можно было поставить последнюю точку.
И тут в шурфе были те же светло-коричневые суглинки. « Тоска, - подумал Виктор, - и зачем нужно было делать этот маршрут?»
Он взглянул на Ивана. Тот сидел, прислонившись к стволу лиственницы, и спал. Размокший окурок прилип к его нижней губе, по лицу текли крупные дождевые капли.
« Устал мужик , - подумал Виктор, - но все равно - надо будить, пора возвращаться, а то до темноты не выберемся к реке.» Он сунул руку в карман плаща за компасом и быстро выдернул её обратно: в карман набралась вода. Вода залилась под стекло компаса и теперь стрелка плавала в ней, но, увы, - не работала. Виктор вынул стекло и выплеснул набравшуюся под него мутную воду. Потом поставил стрелку на место, но это не помогло . Тогда он встал на колени, забрался с головой под плащ, и чиркая спички стал сушить стрелку и компас на их неверном огне. Отсыревшие спички в мокрых руках горели плохо. Скоро он размочалил чиркалку и они совсем перестали зажигаться. Стрелка, правда, подсохла, но покрылась шершавой копотью и, всё равно, не хотела вертеться на своём острее. Она вышла из вечного повиновения магнитным силам старушки-земли и показывала теперь, в основном, туда, куда поворачивался компас. Виктор тряс и крутил его, переворачивал и снова тряс, но это не помогало. Он плюнул и швырнул компас на дно полевой сумка, достал из неё карту и так же, прячась под мокрым плащом, стал рассматривать её, пытаясь найти ориентиры, которые можно было бы использовать при возвращении. Как на зло, – места здесь были однообразными и плоскими.
Пологие горизонтали широкими ступенями спускались к Тунгуске. Никаких ориентиров.
Только километрах в двух к западу, небольшой ручеек течёт в Тунгуску. « Надо выбираться к нему, - подумал Виктор, - иначе, без компаса и солнца, - ничего не стоит закрутиться, известно же, что человек всегда шагает одной ногой немного дальше, чем другой. А ночевать в тайге, промокшим, без спичек… Как-то неуютно…»
Он подошел к Ивану и тронул его за плечо. Тот сразу проснулся и встал. С его плаща , журча, полилась накопившаяся в складках вода.
- Пошли Ваня.
Скользя по раскисшим сизым лишайникам, они двинулись в обратный путь.
- Устал, Ваня, - спросил Виктор.
- Одёжа замокла…
Только сейчас Виктор заметил, что Иван навдевал на себя, кажется, всю тёплую одежду, которую имел: под брезентовые брюки он надел ватные; из-под плаща виднелась телогрейка, свитер и, что там было ещё – одному богу известно. Сейчас всё это пропиталось водой, тянуло к земле, мешало идти .
- Ты, что – сдурел, столько на себя напялил? Я же тебе вчера сказал: маршрут длинный, ходьбы много . А ты?.. Сообразил тоже.
- Да, жинка говорит: в лодке поедешь, холодно будет …
« Вот дубина, - выругался про себя Виктор, - так всю жизнь и живёт за счёт чужих мозгов. Да, ещё - бабьих.»
Виктор старался подавить в себе закипевшую на Ивана злость, чтоб она не отвлекала, не мешала сосредоточиться на дороге. Теперь не нужно было считать шаги. Нужно только следить, чтобы не сбиться с раз выбранного направления.
Шли медленно. Иван несколько раз падал. То ли от усталости, то ли – от невнимания. Виктор отобрал у него лопату и рюкзак с образцами. Он тоже устал, но старался не останавливаться. На остановках мокрая одежда сразу же остывала и всё тело охватывала поганая быстрая дрожь.
Часа через полтора они вышли к ручью. Можно было успокоиться. Теперь заблудиться было невозможно, просто нужно идти вниз по течению и ручей сам приведёт к Тунгуске.
Он опять стал думать о Кире, но мысли разбегались, как тараканы на свету. Сказывалась усталость. Ему почему-то стало безразлично: любит она его или нет. Скорей всего – нет.
…… нет, так нет, нет, как нет, - стучало в мозгу.
…… шагай, брат, шагай – такая уж твоя планида…..
…… и никто тебя не любит…..
…… а мама пирог печёт с грибами…. испекла уже, наверное….мама тебя любит…. и будь доволен. Разве этого мало?..
Холодная, как этот дождь тоска подступила к горлу.
Всё лето, особенно в трудные минуты, он думал о Кире. И в думах своих он представлял, как она ждёт его, вспоминает, тревожится . Он верил, что она любит его. Полюбив в первый раз, он ещё не понимал, что не всегда на любовь отвечают взаимностью. Только теперь, кажется, начал понимать. Да, одно письмо за всё лето…
Никчёмное письмо. Разве таких писем он ждал? И разве такие письма писал он Кире? Он знал, какие письма пишут любимым. Это он знал…
Дождь кончился. Над тайгой полетел порывистый ветер, разрывая тусклую дождевую мглу. Он стряхивал с ветвей густую тяжелую капель.
Они, наконец, вышли к Тунгуске, а часам к шести - добрели до Известковой.
Когда-то здесь жгли известь. От этих времён на берегу осталось зимовьё и , разбросанные повсюду пожоговые ямы. Ни моторки, ни Кости не было. Какие-то девчата кололи около зимовья дрова, ловко и споро помахивая топорами. Забрехал пёс. Из дверей вышли два мужика. Виктор поздоровался. Ни о чём не спрашивая, мужики заставили их зайти в зимовьё, раздеться и остаться пить чай. Топилась железная печка. Виктор и Иван сели около неё и их сразу же потянуло в сон. Скоро закипел чайник. Пришли девчата, громко сбросили на пол охапки пахучих, влажных дров и тихо сели в уголке на лежавшую там охапку сена.
- Это вы с утра в тайге? – спросила одна.
- Да, с утра.
- Ой, мамоньки! Ведь дождь…
- Что ж поделаешь…
- То же – собачья работёнка, - сказал один из мужиков.
- Нашли что-нибудь? – спросил другой.
- Что?
- Да, что ищете-то?
- А мы ничего не ищем. Мы для науки работаем.
- А-а…
Мужики принялись угощать их, и долго извинялись, что нечем: « Вот , только грибки солёные, да картошка. Рыбки ноне ещё не взяли.»
- Кузьма, - сказал один, - ты поллитру-то достань. Пусть ребята выпьют. Намёрзлись за день.
Разлили по кружкам спирт и выпили. « Вот и отпраздновал я свой день рождения» - подумал Виктор.
Было приятно и покойно сидеть в тепле, неторопливо беседовать, есть горячую картошку с хрустящими, скользкими, терпко и вкусно пахнущими укропом грибами, пить чай вприкуску и слушать, как тихонько на два голоса поют в углу девчата:
« "Сердцу не надо перечить, Сердце само всё поймёт…"
От чая, от картошки, от мокрой одежды валил густой стойкий пар.
….. «сердцу не надо перечить, - подумал Виктор, - конечно, не надо, зачем ему перечить…..
….. идти надо … в Туруханск надо идти…
….. а я и не перечу… и Кира не перечит …, что ей перечить? … у неё в сердце нет ничего…
одни интеллектуалы…. в гробу я их видел….»
Потом все курили махорку, затягиваясь глубоко, во всю грудь, как всегда после хмельного. За маленьким окошком тускнел день.
Мужики ушли проверять сети. Они оставили Виктору махорки, спички и старую газету на раскурку.
Виктор велел Ивану ночевать в зимовье. В тепле, после спирта, Иван раскис окончательно, и оставшиеся до Туруханска пятнадцать километров ему, пожалуй, было не дойти. Сам Виктор, пересилив усталость и сон, взял полевую сумку, ружьё и пошёл вдоль берега по бечевнику к Туруханску, надеясь, что по дороге встретит костину моторку. За ним увязался пёс, рыжий и независимый. Он всё время убегал куда-то в траву, потом возвращался и подозрительно поглядывал на Виктора: « Не потерялся ли?» потом пёс исчез, видимо вернулся к зимовью.
На воздухе у воды хмель быстро прошел. Осталась только тяжесть в ногах и плечах.
Были уже глубокие сумерки, когда Виктор дошел до Дурного мыса. Над мысом дул ветер. Он тащил по реке белые полосы взбитой пены. Они тускло светились на тёмной воде. Виктор сел на камень и закурил. Где-то затрещал мотор.
« Костя едет » - обрадовался Виктор. Он достал газету и кое- как поджег её. Ветер разметал факел и унёс тлеющие листы в мокрый кустарник. А моторка свернула налево и ушла в протоку.
"Не наша…"
Он долго тащился по гальке бечевника. Никаких мыслей не было. Была тупая, тяжелая усталость и желание: скорее добраться до базы, переодеться в сухое и залезть в спальный мешок. Переодеться и залезть в мешок…
Совсем стемнело. Далеко на устье - к пристани подходил теплоход. Он светился в темноте живым ярким кристаллом, манил теплом кают и чуть слышной музыкой. Потом его затянула полоса, по мышиному бесшумного, мелкого дождя.
Скользя и падая, он вскарабкался на угор, потом ещё шел через какие-то канавы и рытвины, пока не уткнулся в забор базы.
Внизу на реке у лодок, кто-то светил фонариком и Виктору показалось, что он услыхал Костин голос. Он хрипло прокричал;
- Костя, я здесь!
- Пришли? А у меня магнето замокло! С шести часов не могу завестись!
« Механик, - подумал Виктор, - дерьмо.»
-------
Через день возвратилась из маршрута Зверева.
Виктор увидел экспедиционный катер «Коллектор» из окна базы, когда тот ещё только обходил поворотный красный бакен в устье Тунгуски. Он бросился бегом на берег, встречать. Катер уже подвалил и, хрустя галькой, вылезал носом на бечевник. Сбросили трапп, и все начали хлопать друг друга ладонями пожимать руки и говорить обычное, радостное: « Ну, как?» Потом – выгружали спальники, вьючные ящики, палатки, пытаясь в первые же минуты рассказать друг другу всё, что произошло за лето.
Виктор пошел вместе со Зверевой на базу. У неё было отличное настроение. Ещё бы – полевой сезон закончен благополучно, работа сделана и скоро можно будет сесть на самолёт и лететь в Москву, домой, к дочке, к мужу. Она смеялась, рассказывая, как у них убежало тесто прямо в спальный мешок техника Муси, в который его поставили, чтоб быстрее поднялось.
- А маршрут от Налимьего лба мы сделали, - сказал Виктор.
- Да? А-а, кому он нужен. Это я боялась, что вы тут зажиреете на базе. Вот и отбила радиограмму.
Она засмеялась и весело хлопнула его по плечу.
« Ничего себе – шуточки, - подумал Виктор, - не нужен…»
- Ты лучше скажи : писем мне много? – продолжала она.
- Что?
- Писем, говорю, много?
- Каких писем? А, писем… Много писем, целая пачка.
« Значит весь этот позавчерашний день – псу под хвост? О, как!
Ему вдруг стала неприятна эта женщина с её радостью, довольством и дурной привычкой хлопать всех по плечу. Он повернулся к ней и бросил сквозь зубы:
- Ну, вы даёте, начальник…
Хотел ещё что-то добавить, махнул рукой и побежал обратно к реке, туда, где ребята заканчивали разгружать катер.
Поэты живут. И должны оставаться живыми.
Пусть верит перу жизнь, как истина в черновике.
Поэты в миру оставляют великое имя,
затем, что у всех на уме - у них на языке.
Но им все трудней быть иконой в размере оклада.
Там, где, судя по паспортам - все по местам.
Дай Бог им пройти семь кругов беспокойного лада,
По чистым листам, где до времени - все по устам.
Поэт умывает слова, возводя их в приметы
подняв свои полные ведра внимательных глаз.
Несчастная жизнь! Она до смерти любит поэта.
И за семерых отмеряет. И режет. Эх, раз, еще раз!
Как вольно им петь.И дышать полной грудью на ладан...
Святая вода на пустом киселе неживой.
Не плачьте, когда семь кругов беспокойного лада
Пойдут по воде над прекрасной шальной головой.
Пусть не ко двору эти ангелы чернорабочие.
Прорвется к перу то, что долго рубить и рубить топорам.
Поэты в миру после строк ставят знак кровоточия.
К ним Бог на порог. Но они верно имут свой срам.
Поэты идут до конца. И не смейте кричать им
- Не надо!
Ведь Бог... Он не врет, разбивая свои зеркала.
И вновь семь кругов беспокойного, звонкого лада
глядят Ему в рот, разбегаясь калибром ствола.
Шатаясь от слез и от счастья смеясь под сурдинку,
свой вечный допрос они снова выводят к кольцу.
В быту тяжелы. Но однако легки на поминках.
Вот тогда и поймем, что цветы им, конечно, к лицу.
Не верте концу. Но не ждите иного расклада.
А что там было в пути? Метры, рубли...
Неважно, когда семь кругов беспокойного лада
позволят идти, наконец, не касаясь земли.
Ну вот, ты - поэт... Еле-еле душа в черном теле.
Ты принял обет сделать выбор, ломая печать.
Мы можем забыть всех, что пели не так, как умели.
Но тех, кто молчал, давайте не будем прощать.
Не жалко распять, для того, чтоб вернуться к Пилату.
Поэта не взять все одно ни тюрьмой, ни сумой.
Короткую жизнь. Семь кругов беспокойного лада
Поэты идут.
И уходят от нас на восьмой.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
