Клавка бежала с гулянки по знакомой щербатой улке, между рядами коммунальных двухэтажных домишек, и, вытягивая шею, пыталась углядеть огонь в своем окошке. Улица спускалась прямо к речке, и там, за речкой, в трубах клейзавода уже чуть розовело, просыпалось солнце.
Света в окне не было. На дощатой двери висел замок. Клавка загнула дерюжку, разброшенную на крыльце, схватила ключ и суетливо стала тыкать им в скважину.
Включенный свет успокоил, расслабил её: Сонька спала в своей деревянной тележке. Черненькая головка низко склонилась к животу, к сложенным вечным калачиком ногам; одна ручонка безвольно свесилась через край тележки, а другая сжимала похожую на сосиску марлевую «дулю» с намятым хлебным мякишем.
Клавку разбудили занудливые прикосновения к лицу пахнущих мочой ладошек.
- А-ка, ы-ысь! Ака, ы-ысь!- хрипучий голосок возвращал её к действительности. «Клавка, есть хочу!» - просила Сонька.
-Доча, давай капельку ещё… - полусонная Клавка попыталась прижать к себе девочку и начала качаться на панцирной сетке.
- А-ка, ы-ысь! – требовало живое существо, девять лет терзающее двадцатипятилетнюю Клавку. Оно появилось, как гром среди ясного неба, и, как гром, оказалось для нее наказанием божьим. Она с калекой-ребенком перебивалась на маленькую пенсию и всё не теряла надежды найти спутника жизни, хотя ради этого и приходилось бросать Соньку на старуху- соседку, а то и вовсе запирать одну.
В полдень Клавка выволокла тележку с Сонькой во двор, поставила её возле ограды на траву. На крыльцо вышла Ивановна и, не глядя на Клавку, стала копошиться у завалинки.
- Ивановна, ты что же вчера Соньку-то бросила?
Старуха, будто не слыша вопроса, проворчала:
-Всех кобелей-от не переберёшь…
- Не твое дело!
- А не моё – так и нечо пенять! Ох, отольются тебе Сонькины слёзки, прости Господи!..
За оградой с улицы показались чумазые ребячьи рожицы. Сонька увидела их и заплясала на тощих ягодичках, зарадовалась.
- А Сонька – дурра! – донеслось из-за ограды. – Сонька – дурра!
Клавка отогнала ребятню, закрыла калитку на вертушку и с ведрами и коромыслом пошла по воду на дальнюю улицу.
Равномерно поводя вправо и влево полными ведрами, она повернула на свою улку и столкнулась с Соколовой молодухой. «Клавка! Сильва-то Соньку покусала! – еле переводя от бега дух, выпалила та. Клавка сбросила коромысло, одно ведро упало на ногу, Клавка присела, потом побежала, прискакивая и хромая. Молодуха бежала следом и отрывисто рассказывала: «Мальчишки надразнили Сильву…калитку открыли… она тяпнула Соньку…вроде, не сильно…я за тобой побежала…»
Во дворе возле Соньки сидела Ивановна:
-Матушка моя, безвинная головушка, ангел небесный, -приговаривала старуха, гладя Соньку по волосам. –Ишь она, рыка, вот мы её палкой – не кусай Соне рученьку!
Клавка подбежала, схватила Соньку на руки. Сонькины скрюченные ножки обвисли, и со стороны казалось, что Клавка прижимает к себе большого лягушонка с человеческой головой.
В середине лета вернулся из тюрьмы старший сын Соколовых, Олег. Отмечали встречу шумно, на всю улицу. Вечером к Клавке прибежала Соколиха- младшая. «Клав, айда к нам, свекруха за тобой послала с Олежкой познакомить». Клавка в это время мазала Соньке пролежни, та лежала у неё на коленях вниз лицом и смиренно поскуливала.
-Соньку бы мне усыпить…
-Да ты Ивановне стукни!
Клавка стукнула два раза кулаком в смежную стену. Через минуту в двери вошла старуха:
-Торкалась ли, что ли? Али поблазнилось мне?
Ивановна, посиди с Сонькой! Я ненадолго к соседям, посидеть, - заискивающе попросила Клавка. Бабка покачала головой, махнула безнадежно рукой в сторону Клавки и села на табуретку возле Сонькиной тележки. Девочка стала трогать пуговицы на её кофте. Ивановна взяла Сонькину ладошку, и прихлопывая по ней своею, стала приговаривать: «Скок-скок, топоток, маленький воробушок
Олег стал ходить к Клавке. В промежутках между зажиманиями он вдруг вспоминал, что в комнате есть ещё кто-то, садился на табуретку и, чтобы привлечь внимание Соньки, занятой копошением в тележке, подзывающее свистел. Сонька вскидывала взгляд, тогда Олег поднимал руку и, водя ею из стороны в сторону, начинал прищелкивать пальцами. Девочка недоумевающее водила глазами за рукой и ждала какого-то продолжения.
- Олежка, она же не собака…- виновато шептала Клавка.
-Слушай, ты чё не сдашь её в инвалидный дом? Она же все равно ничего не соображает.
-Так, жалко ведь…
В один из выходных Олег стал звать Клавку на посёлок к дядьке, знакомиться.
-Соньку куда? Ивановна-то уехала к дочери.
Киса, слушай: давай дадим ей снотворное, она сутки проспит.
Они впихнули девочке две таблетки димедрола, дождались, когда та уснула. И уехали.
В гостях Клавка чувствовала себя счастливой. Олегова родня кормила, поила, желала счастья и семейного благополучия. Вино и радость притупили чувство беспокойства за Соньку. Только на следующее утро они вернулись домой. В комнате стоял тяжелый резкий запах. Сонька вывалилась из тележки, наглые мухи жужжали втележке и на ней. На полу возле ребенка валялся разбитый цветочный горшок с объеденной геранью. Клавка завопила: ей показалось, что Сонька мертвая. Но Сонька разлепила глаза и, увидев мать, радостно зашевелилась: «Ака! Ака!»
Осенью Соньку увезли в дом инвалидов. А в середине января к Ивановне зашла уже брюхатая Клавка и, положив на стол горку печенюшек и карамели, проговорила:
Поминай Сонечку…мою…- губы Клавкины опустились, задрожали, взгляд забегал по низкому потолку.
Ай!- захлебнулась Ивановна. –Померла?!
Старое бабкино лицо собралось к носу. «Слава тебе, Господи!» - она повернулась к иконе, перекрестилась, покивала головой, потом утерла концом платка маленькие глазки и проговорила:
-Отмаялась ты, Клавдея.
Где-то в небесах два ангела тешили Соньку своей серебряной песней, а она, освобожденная от калечного тела, счастливая, смотрела вниз, на землю, и всех на ней прощала…
