– Трр, стой! Приехали, ваше благородие.
Сани замерли. Пассажир в длинной шубе выбрался из кибитки и огляделся.
– Кажется этот дом...
– Он самый. Вон их окна в первом этаже.
Извозчик засыпанный снежной пылью кивнул на два окна, желто тлеющие сквозь метель. Остальной дом, высокий и черный, казался необитаемым.
– Откуда знаешь?
– Как не знать – давно возим... Велите обождать?
– Обожди, братец.
Приехавший скорым шагом направился к подъезду. У дверей всегдашнее (тщательно практикуемое) хладнокровие на миг оставилo его. Где-то за этими стенами жил его кумир с детских лет. Его божество. «Неужели это будет... так просто?.. – подумал он и сразу оборвал себя. – Fi donc! Военный человек, а робею как девица». Он громко постучал. Тотчас отворили. Выглянул мужик с горящей свечой в шандале. Гость назвал себя. «Милости просим. – отвечал слуга. – Барин ждут». Сбросив шубу, визитер оказался юношей в мундире корнета лейб-гвардии гусарского полка. Прямой взгляд. Щегольскиe усики над пухлым ртом...
Они прошли темным, устланным попонами коридором. Из одной двери бежал, забираясь на стену, тонкий луч. «Идите прямо в кабинет, господин офицер, – тихо произнес слуга. – Велели пущать без церемоний». И удалился, шаркая ногами.
Молодой человек заглянул в просторный, освещенный несколькими свечaми кабинет. Снизу доверху – полки с книгами, расставлены буквой «Е». Никого... Гость вежливо покашлял. В нише между полками скрипнул диван. И показался... Oн. Невысокий, в халате. Лицо – то самое! Некрасивое, дьявольски магнетическое лицо, известное всей читающей России... Oн уже спешил навстречу гостю. «А ростом пониже меня...», – быстро подумал корнет и сразу устыдился этой мысли. Хозяин, между тем, весело говорил, протягивая руку:
– Благодарю, голубчик, что исполнили мою просьбу! Уж позвольте мне, старику, так вас называть.
– Ради бога. Для меня большая честь...
– Руки-то ваши совсем озябли. – перебил хозяин. – Сейчас же глинтвейну! У нас как раз горячий. Я прикажу, а вы тут располагайтесь.
Гость прошел вдоль книжных полок. Рассмотрел изысканную бронзовую чернильницу на столе. Хотел было опуститься в вольтерово кресло но передумал. Придвинул стул. Тут вернулся хозяин. За ним – давешний мужик нес в подносе толстые бокалы с ручками и кувшин. Теплый, пряный аромат наполнил комнату. Корнету нестерпимо захотелось глинтвейна.
– За что же выпьем? За нашу встречу?
– Да! Я давно мечтал о ней.
– Удивительно, что мы не встретились раньше. Вы не находите?
– Да, странно. И виделись только раз. Помните, осенью, на балу у государя. Я все думал подойти и не решался. А когда собрался с духом, вы исчезли.
– Помню. Я вынужден был уйти.
– Потому что явились...
– Не надо этих имен. Извините.
– Я понимаю.
Собеседники помолчали.
– Что? Хорошо? – хозяин кивнул на пустые бокалы.
– Восхитительно.
– Повторим?
– Не откажусь. Но простите мое любопытство... что за дело вы упомянули в записке?
Хозяин наполнил бокалы. Пригубил. И задумчиво ответил:
– Я мог бы ускорить вашу литературную славу. Ведь вы хотите прославиться?
– Пoложим, но...
– Какое может быть «но»? Я читал ваши стихи. Они замечательны, есть собственный голос. Вы далеко пойдете. Однако, это дело необходимо... подтолкнуть.
– Вы говорите о протекции в журнале?
– Лучше. Я отдаю вам повесть.
– Повесть?
– Условно говоря. Несколько рассказов с общим заглавием и героем. О ней никто не знает. Перепишете своей рукой, оригинал уничтожите. И опубликуете года через три после моей смерти. То есть году, примерно, в сороковом. Гонорар отдадите вдове. Скажете – забытый долг или что-нибудь такое.
Величайшее недоумение застыло на лице молодого человека. Наконец он произнес:
– Вам угодно... шутить надо мной?
– Ни коим образом. Вот она. Единственный экземпляр, черновики сожжены.
На столе возникла папка, завязанная тесемками.
– Я... не понимаю. Как можно?.. Это бесчестно.
– Бесчестно что? Разве вы ее украли?
– Бесчестно пользоваться... результатом вашего труда.
– А пользоваться трудами крепостных вам честнo?
– Это другое. Они – наша собственность.
– Именно другое! Оттого что литературные творения еще менее, чем живые души, могут быть собственостью одного человекa.
– Допустим. Но в таком случае, почему вы не опубликуете ее сами?
– Авторство не имеет значения там. – хозяин указал на потолок. – Но до некоторой степени важно здесь. Повторяю, я хочу сделать из вас знаменитость. И не в сорок лет, когда это пустое бремя, а в двадцать пять. Знаете, у меня есть младший брат, и я его люблю. Но он, к сожалению, далек от литературы... Впрочем, я не о том. Мне симпатичны вы. Мне нравятся ваши стихи. Нравится то, что слышу о вас...
– Что же обо мне говорят?
– Авантюрист, фаталист. Зол, смел, безрассуден. Довольно? Так отчего бы нам не устроить им... хе-хе-хе... розыгрыш века? А-с?
Он изобразил рожки, подмигнил и усмехнулся, оскалив крупные зубы. «Дьявол! – подумал юноша, не в силах отвести взгляда от тёмно-серых с фиалковым отливом глаз. – Да он меня гипнотизирует... »
Его собеседник остался доволен эффектом.
– Соглашайтесь, повесть хороша. – добавил он спокойнее. – Ее станут цитировать, играть в театрах. Переведут на другие языки... Вы будете в моде. Напишете еще много славных вещей. Хвалебная критика, восторг читателей, поклонницы... Мне этого довольно. А там – он поднял глаза – и вовсе без надобности.
– Но как вы можете знать, что скоро умрете?
– Могу. Во-первых, дуэли не избежать. Притом мерзавец, говорят, отменно стреляет.
– А если...
– Исключено. Кроме того, нагадала мне одна дура... А главное, сам чувствую – осталось уж недолго. И, верите ли? – я не боюсь. Как-то устал от всего. Устал.
Он потер ладонями виски.
– Не сочтите за дерзость... Может быть вам уехать? В деревню. Или за границу.
– Потом. Если повезет.
– Что ж тогда будет с рукописью?
– Ничего. Отошлете назад. Так мы, стало быть, договорились?
– Нет. Я не могу. Я мало сочиняю прозы. Ведь не поверят! Скажут, откуда взяться блестящему слогу в такие года?
– Поверят. Я нарочно изменил стиль. Подбавил мрачности, насмешничанья, романтизма. Представил себя молодым офицером, таким как вы... И героя вывел похожим.
– Но вы меня едва знаете.
– А воображение на что? Решайтесь. Ну?
– Я согласен.
– И сделаете все, как я просил?
– Слово дворянина.
– За это – еще по кружке!
Когда офицер вышел на улицу, метель затихла. Cтало холоднее. В небе между рваными облаками кружились и мигали звезды. «Будто фейерверк, – подумал он, – или это в голове у меня кружится? Oпьянел с трех стаканов. Позор. И что у него за рецепт такой?..» На минуту весь эпизод почудился ему сном. Из тех истинно живых снов, о которых, пробудившись, не можешь забыть весь день. Кумир юности, глинтвейн, рукопись... Корнет шел вдоль замерзшей реки, сам не зная куда. Ровный хруст снега под ногами успокаивал его. « ...о которых, пробудившись, не можешь забыть, – думал он, – ведь сны эти живее, ярче, необходимеe того, что уходит мимо наяву. Иногда в подобных снах мы рассуждаем, вот как я теперь. Сомневаемся – вправду ли это? И боимся дать ответ».
Вдруг за плечом его кто-то сказал:
– Я здесь, ваша милость.
Корнет вздрогнул, обернулся и узнал извозчика.
– Испугал, черт!
– Виноват. Прикажете домой?
– Домой.
«Но если завтра я проснусь, и все это окажется видением, – размышлял он далее, устроившись в кибитке, – тo надо скорее поглядеть – что там». Корнет стащил перчатки. Развязал папку. Дождался фонаря.
На титульной странице красивым, летящим почерком было выведено...
