Одно. Слово. Возьмёшь его и нянькаешь, поглаживаешь. То на звук прослушаешь или на свет (на цвет) проглядишь, а то расковыряешь, как дитя – игрушку, отвёрточками-крючочками (извилинными спекуляшками). Такая игра… да…
Взять, к примеру, слово – «пиар». Слышите? Пи! – а-а-а - р-р-р-р… - попугайное такое, роскошно-раскатистое. Видите? Фонтанно-салютное – фуяк, фуяк, фуяк! … и… рассыпалось фейерверком, сине-красным, золотым. А - поковырять? Пиррр, аррр, парррр… пи- а-а-а-риться… па-а-а-риться…. в бане. Да ну его… в баню! Всё! Погасло.
Но есть иные. Слова – ключи, слова - пароли, пропускающие в области, казалось бы наглухо забитые, где время - на страже – безликое, серое (в плаще с капюшоном). Скажи такое слово, скажи, повтори. И отступит время, пропустит.
Закрываю глаза…. Лестница, лестница, лестница…
Стрый. Небольшой, старый город в западной Украине. Тротуары - деревянные, из досок, уложенных ёлочкой. Мы, я и Паша, живем, наверное, в таком же, старом, как город, двухэтажном доме, «сохранившем следы былой (польской) красоты». В нем всего-то шесть (или семь?) квартир. Напротив, через дорогу - простой, не украшенный ничем, молчаливый костёл, потому что там, внутри, какой-то склад. А дом наш примыкает к городскому Драмтеатру. Боковые двери театра – три, красивые, арочные - выходят на открытую террасу, точнее площадку, с которой - к земляному газону перед тротуаром - полого спускаются шесть длинных, каменных ступеней. Не то чтобы очень высоких, но широких. А двери всегда закрыты, потому, что в театр все входят и выходят только через парадный ход. Площадка, и ступени – тоже, стало быть, никому не нужны.
Кроме меня. Здесь я играю, когда гуляю без друзей. Сама с собой.. Прыгаю со ступенек на газон. С первой – проблем нет – это ясно, со второй - тоже, а вот с третьей - уже страшновато. Я прыгаю каждый день. Сначала со второй, а потом с третьей, и так по многу раз, поднимаюсь на четвертую… Нет, ещё нет! И снова прыгаю с третьей, с третьей, с третьей, с третьей… А вот стою уже и на четвёртой - с твердой решимостью – пора! Приземляюсь без запаса, неловко, ногам больно, падаю набок, но… Всё-таки! Всё-таки! Повторить? Ох, как не хочется. Нет… - попрыгаю еще с третьей. Но, однажды, ещё раз четвёртая, и уже легче, и уже не так страшно, а потом и уверенно, раз за разом. Всё! Четвёртая – взята. Теперь главное – пятая, потому что с последней, с самой высокой, будет легче, там можно разбежаться по площадке. Но пятая… Может, её пропустить? Стою на ней и понимаю, что никогда, никогда, потому что это невозможно… Значит, с последней… Поднимаюсь. Ого! А вот это что-то уже совсем другое, потому что - легко сказать «разбежаться». Хорошо, конечно, но это должен быть совсем другой прыжок, это должен быть полёт и … Страшно….нет, нет, нет… Слишком высоко, разобьюсь обязательно… Спускаюсь на одну… Да… Ниже, намного… Значит, все-таки, сначала отсюда. Но… не могу, не смогу…
Я вижу Пашу, она идет домой и уже близко, почти напротив меня, на тротуаре, сейчас позовет ужинать. И вдруг я кричу: «Смотри, смотри, как я могу!» и в азарте мгновенной решимости сигаю с пятой ступеньки. Увы, азарт не преодолел страха, я ощутила, как юркнул он в животе в последний момент перед отталкиванием и прыгнула слишком слабо. Я понимаю, что не долечу до земли, а лишь до последней ступеньки, соображаю, что нужно будет попытаться оттолкнуться уже от неё, и мне это даже как-то удаётся, но цепляюсь, срываюсь, и… продираю твёрдый, грязный газон - руками, животом и лицом - прямо к Пашиным ногам….
Дальнейшее... Эх… Сами понимаете, чего уж там….
Вскоре Паша отводит меня в детскую, спортивную школу. Нам везёт. Заканчивался набор в волейбольную секцию, а детей не хватало, и тренер взял меня, хотя я и не дотягивала года по возрасту. Взял – умница. На ступеньку… на нулевую…
Ни сика, ни бура, ни сочинская пуля —
иная, лучшая мне грезилась игра
средь пляжной немочи короткого июля.
Эй, Клязьма, оглянись, поворотись, Пахра!
Исчадье трепетное пекла пубертата
ничком на толпами истоптанной траве
уже навряд ли я, кто здесь лежал когда-то
с либидо и обидой в голове.
Твердил внеклассное, не заданное на дом,
мечтал и поутру, и отходя ко сну
вертеть туда-сюда — то передом, то задом
одну красавицу, красавицу одну.
Вот, думал, вырасту, заделаюсь поэтом —
мерзавцем форменным в цилиндре и плаще,
вздохну о кисло-сладком лете этом,
хлебну того-сего — и вообще.
Потом дрались в кустах, ещё пускали змея,
и реки детские катились на авось.
Но, знать, меж дачных баб, урча, слонялась фея —
ты не поверишь: всё сбылось.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
