Я открываю машину и выпускаю на волю моего друга, брата и вообще родное существо - пса Бонапарта. Пользуясь свободой, молодостью и любопытством пёс тут же пружинно взлетает к облакам на крутую, снежную горку, оставленную бульдозером и встает в красивую позу Наполеона.
Бывает у него такое: замрет неподвижно, накренив вперед свой мощный торс и насколько возможно вытянув свою тупорылую мордаху в сторону ветра. В этом положении он жадно вдыхает в себя зимние запахи родного края, простирающиеся до бесконечного ёлочного горизонта. Его поза, силуэт красивого бойцовского пса, какая то напряженность и готовность к действие является средоточением силы, воли и псинного благородства. Он никогда не укусит бабушку или дитё.
В эту минуту его одолевает власть суровой действительности, которая невозмутима и нема, как сама природа. Она холодна, несправедлива и совсем безучастна к собачьему настроению. К тихой и светлой радости псины, в силу своего неуемного темперамента, изнемогшей в ограниченной городской душегубке на первом этаже.
-Бося! – кричу я собаке, докурив и затоптав сигарету, - поехали, бамбино. Цыгель, цыгель, ай лю-лю.
Пёс только на секунду поворачивает квадратную голову в мою сторону, но и за эту секунду в его карих глазах можно прочесть большей частью немой укор: - да, что ты, хозяин, смыслишь во всем этом?! Погляди, красотища-то какая кругом! А запахи?! Запахи-то какие?! Свежесть, лес, поле, горизонт, солома, следы чьи-то на снегу?... Вон у столба какая-то собака ногу задирала... Надо же проверить, кто да чего?.. Почему на мою территорию забрел, зачем? По какому такому праву? Ты постой. Повнимай матери природы. Повдыхай ее в себя. Ведь и ты часть природы. Не суетись. Будь, как она степенна, величава и рациональна?!
-Цыгель! - кричу собаке, - некогда, некогда, Бося... Потом побегаешь.. Как-нибудь. В следующий раз.
Бонапарт нехотя спускается с горы, торопливо помечает место пребывания и, вроде бы еще более сморщив свою и без того богом сморщенную мордаху запрыгивает в машину. До следующего раза.
