из книги "лЖИЗНЬ продолжается"

Душевный порыв домашнего путешественника

Я живу на краю света,
Где в мае бывают снегопады,
В июне – заморозки,
А на поездку к морю
Глупо зарабатывать стихами.
Откроешь окно – берег тёплый!

Надпись на камне в заповедной зоне Байкала

Жить нужно налегке, чтобы встать однажды утром и отправиться куда глаза глядят без сожаления о том, что осталось. Ведь копить в России всё еще бесполезно. Всё накопленное или родственники растащат, или государство отберёт во имя непонятных нам целей, с которыми нам явно не по пути. Выйти налегке в дальнюю дорогу и взять с собой в путь только вещь бесполезную, пустяковую и потому не обременительную, вещь крохотную, что способна поместиться в нагрудном кармане походной курточки. Например, выпиленный кусочек из некрупного бивня мамонта, который однажды раскопал в Якутии, на Алдане, в Томпонском районе, недалеко от Хандыги, известный в узких кругах палеогеографов новосибирский учёный Сергей Сухов, занимающийся историей Земли. Таких учёных в мире очень мало, всего душ 200. Они выпускают журнал "Journal of sedimentary re", который читают только специалисты, рассказывают в нём друг другу о достижениях своей науки на понятном только им научном языке. Сергей аккуратно выпилил кусочки из бивня мамонта и раздал знакомым и малознакомым людям, среди которых по чистой случайности оказался и ты.
И вот теперь ты с этим кусочком отправляешься в далёкий, даже тебе неведомый путь. И пока будешь идти вперёд, этот маленький осколок, в котором поместилось всё прошлое Земли, станет согревать душу воображения, напоминая тебе, что жизнь не закончилась. Бесполезный, не растворившийся в бытии кусочек бивня мамонта движется вместе с тобой по дороге, которую ты сам для себя выбрал. По пути ты будешь доставать его из кармана и показывать всем, кого это заинтересует. Не исключено, что кто-то, заворожённый твоими удивительными рассказами о прошлом Земли, которую когда-то заселяли эти мощные животные, присоединится к тебе, и вы пойдёте дальше вместе, весело, потому что всё так же налегке. И у вас на двоих будет один кусочек бивня мамонта. Вещь, как ты догадываешься, по-прежнему бесполезная, но способная сдружить для далёкого путешествия по будущему прошедшего времени двух прежде незнакомых, но теперь таких нужных друг другу людей.
Свет попутный по краю
Вдоль горизонта ребра
Адамова в сторону рая
Движется по утрам
Гущей воды и хлеба
Замесом текущих дел
Корочкой чёрствого неба
Но к путеводной звезде

Боровск Владимира Овчинникова

Вы, живописцы, покрывающие стены
Загадочными фигурами нашей истории,
Откройте младенцам глаза,
Развяжите уши…

Николай Заболоцкий

Россия задохнулась от продолжительного бега за экономическими достижениями
Запада и Востока, улеглась между ними, демонстрируя особый способ
наложения красок Боровска, куда я приехал званым гостем, хотя и с опозданием в несколько лет. Но меня здесь ждали все продолжительное время моего отсутствия.
Пешая жизнь по древнему городу замирает перед скважиной неба.
Из тюбиков звёздного чрева в замкнутое пространство пейзажа среднерусской полосы художник Владимир Овчинников выдавливает краски. А затем мазками проталин рисует весну, по итогам которой богатый урожай огурцов соперничает с космическими замыслами Циолковского, а Николай Фёдоров регулярно думает будущим воскрешать постоянное прошлое, чтобы поэты вслед за колесом истории гоняли колесо рифмы и спорили до хрипоты абзаца:
- А доедет это колесо до будущего или не доедет?
Я ощущаю всем своим внутренним содержанием, как здесь время повзрослело и отправилось путешествовать верхом на яблоне по временам года: то прошелестит молодым листочком, то упадёт оземь плодом созревшим, соперничая с падалицей звезд,
то зависнет под луной снежной шапкой, отражая небо, а то замрёт сухостоем-поводырём для ветра, напевающего в отогретую флейту сада… Иногда время глубинки, как ребёнок, задремлет в жаркий день плодоношения в тени кроны и сквозь две проталины глаз с любопытством наблюдает, как целуются двое под вечно цветущим деревом- путешественником…
А трудолюбивый художник, нанятый за бесценок красотой, как заправский маляр, закрашивает стены города сюжетами русского прошлого, настоящего и будущего, с раннего утра вписываясь душой в опасный поворот будней заспанной провинции, где толпа с наступлением темноты плотно садится у телевизоров, на экранах которых бурным потоком гонят сквозь русский чистый разум сериал за сериалом засвеченного враньём бытия кино.
И не подозревают едоки хлеба, что их настоящее крепко спит по ночам в тюбиках художника Владимира Овчинникова…и лишь писающий мальчик перед уличной фреской
на случайной фотографии корреспондента «Огонька» заставляет очнуться на время Боровск, у которого на заднике покоится изящное, и с ним легче всего заходить в будущее.
- Может, зайдём в церковь? – вопросом приглашает меня художник.
- Нет, я не люблю в них бывать. Меня раздражает религия, хотя о Боге как научной формуле я постоянно думаю, - ответил я Овчинникову. – Но вокруг меня стало столько людей, которые обивают пороги храмов, что я избегаю этого. Вам кажется это странным?
- Нет, все люди разные. Те живут под куполами, и выше им уже не подняться даже в своих молитвах, а вы под Богом, который вам многое позволяет, - быстро нашёл Владимир ответ на мой вечный вопрос самому себе.
И в темноте вслед за художником Владимиром Овчинниковым выхожу к ночному краю, вдыхаю чистый глоток неба, поперхнувшись остроконечностью замертво падающей в мировую ноосферу звезды, что прорезает, как хлебный мякиш, тишину, звучащую с того света. Только в Боровске с подлинностью действа я ощутил, как Бог прячет концы в человеке, а человек - отдает концы Богу!
Проснувшись среди ночи, долго-долго хриплю всем своим внутренним содержанием песню безмолвия, цепляясь за последнее слово светотехники жизни, где по морщинам истории ползает божья коровка провинциальной мечты, обрушивая края памяти, где часы - чучело вечности, по стрелкам которых нам никогда теперь не узнать - сколько осталось будущего у Бога. И потому - в одиночной камере бытия перестукивается со временем. Художник - сердцем. Вечность - часовым механизмом у пульса на его руке.
Только в Боровске понимаешь: мы на пару с художником из тех - кому больше всех мало!

Душа есть, а Бога нет?!

Всё хорошо!
Но не слава Богу!
Но хорошо ведь!

Надпись на заборе в Братске

Бесконечность неподвижна…
И потому в ней Бог бессилен!
Там, где всё замерло, - Бог бездействует.
Иногда из прошлого приходят в голову такие глупые мысли древних сверхлюдей, что современный маленький человек во мне и в тебе чувствует себя хотя бы изнутри героем, хотя бы у выключенного экрана телевизора, накануне очередной эпохи сновидений…Я знаю, что Слово, как атом литературной веры, когда-то и где-то отзовётся,
даже там, где будущего – нет. Но иногда так хочется, чтобы вечернее слово - уже с утра, с экрана телевизора, сразу же после дурной фразы «Доброе утро, страна!» вместо ритуальных сводок о плохой погоде на Земном шаре отозвалось живой деталью жизни… Например, как вот это.
Рано утром спускаюсь по лестнице. На первом этаже сталкиваюсь с соседом, несущим лицо не выспавшегося после тяжкого ночного перепоя гражданина Российской Федерации. Поздоровались и стали расходиться. Но тут он спохватывается и пытается что-то мне сказать:
- Э-э-э,- видимо, не может вспомнить имя, а попросить денег у безымянного соседа ему ещё сложно. - Слушай, дорогой, ты…в Бога веришь!? – наконец-то выдавливает он из себя первую утреннюю мысль, от которой я запнулся и тщательно оглядел его пропитое лицо. Лицо как лицо – скованное синдромом мучительного похмелья.
- Нет, не верю!- быстро, без запинки выпалил я.
- Вот и я тоже не верю!- поддержал меня сосед. - И нас таких неверующих в подъезде только двое - ты и я.
- А ты откуда знаешь? – интересуюсь.
-Я всех уже опросил, остался только ты! Сомневающихся, скажу честно, много, но все они склоняются больше к тому, что верят в Бога. А ты первый сказал не задумываясь – не верю! И баста. Молодец!
- Но о Боге хоть и не верю, всё-таки думаю, - решил я уточнить и расширить свою мысль.
- И я вот много о нём думаю, но не верю. И теперь нас двое! – настаивает на своём сосед.
И он стал подниматься вверх по лестнице, я, потрясённый, вышел из подъезда: не каждый день меня встречали по утрам таким простым, но всё же неординарным вопросом. И вот теперь весь день размышляю, почему в России первый встречный спивающийся мужик с утра задаёт вопросы о Боге и к чему бы это?

Маленькая смерть в багете вечности

Фальшь улыбки
Застыла на твоих губах.
Дождись слезы –
Она восстановит
Правду лица.

Надпись в туалете в Чите

Всю жизнь он чувствовал во рту привкус смерти. Но когда ему исполнилось сорок лет, он ощутил, что за его спиной стоит вечность и пристально разглядывает его жизнь, дескать, принять её в свои объятия или не принять? Он сначала не осознавал всю травмирующую глубину своего ощущения, даже тревожно озирался, чтобы подтвердить или опровергнуть сей метафизически навеянный артефакт. Но потом, по ходу распада времени на было, есть и будет, как-то свыкся с сознанием, что его короткая жизнь и вечность породнились не в прописанном книжками вымысле, а наяву, в трухлявой повседневности.
Теперь каждое утро, просыпаясь, потягиваясь вдоль кровати всеми сантиметрами своего тела и здесь же, в постели, делая лёгкую гимнастику, затем три минуты вычищая зубы и пристально рассматривая своё отражение в зеркале, он каждый день видел у себя за спиной вечность, которая стояла неподвижно на всю широту его воображения.
Это ощущение усилилось на похоронах друга, где лечащий врач сказал ему о смертельной болезни его жены. Сказал всего двумя словами: диагноз подтверждается. И жена, с которой он прожил двадцать лет, в один миг стала смертным человеком, а он окончательно породнился с вечностью и закрепился в ней. И не потому, что ощутил себя неоправданно бессмертным и теперь, с этого момента, никогда не умрёт, а потому, что её переживёт, хотя по всем физическим данным должно быть наоборот.
На похоронах друга ему предстояло сказать речь, но мысли его путались между страшной вестью, которая захлёстывала сердце до боли, и тем, что нужно сказать прощальные слова, не сбиться, не дрогнуть, не расплакаться на людях… Хотя место для слёз подходящее и такое удобное, что можно и поплакать, люди поймут, оценят, какой он добрый и чувствительный: не сдержал слёз по товарищу.
И он заплакал. Он плакал о всей несправедливости, что накопилась тяжёлым грузом внутри и снаружи него за сорок лет. Плакал впервые, сглатывая крупные слёзы, удивляясь, что они не солёные, а сладковатые. Плакал, отвернувшись к стене, повторяя хрестоматийную мысль сорокалетних мужчин, что он никому и ничего больше не должен, но при этом неожиданно заворачивая мысль в другую сторону: а должен ли кто-то за это ему? Он уже знал эффект сказанного или записанного слова. В разговоре слово промелькнёт и будет забыто, но стоит его записать на клочке бумаги, как оно приобретает функционально управляющее значение в твоей жизни, угрожая самой жизни. И вечность как-то сузилась, потому что во время похорон в углу сидела такая маленькая смерть, совсем крохотная, никому, кроме него, не заметная, но только сейчас он стал понимать, как это много для одного человека, такого как он. Хотя он и был окружён со всех сторон вечностью, но не было гарантий, что вечность его защитит.

Автор:	vvm
Опубликовано:	17.08.2011 12:09
Просмотров:	4732
Рейтинг:	0
Комментариев:	0
Добавили в Избранное:	0

из книги "лЖИЗНЬ продолжается"

Ваши комментарии

Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться