Парадоксы великой французской литературы. НА КОНКУРС ПАРАДОКСОВ
Французы - это вам любой школьник скажет - ну, такие затейники, такие затейники - они лягушек едят и вечером, и утром, и даже вместо компоту их употребляют. А ещё они каждую свободную минуту на Эйфелевую башню лазают, и актёр у них только один имеется - Жерар Депардье - он у них играет королей, бунтующих крестьян, полицейских с тяжелым взглядом и писателя, который приехал в Россию в фильм Владимира Меньшова " Зависть богов".
А ещё французы - страшные путаники, они прямо на работе пьют дорогое французское шампанское, им же напиваются вдупель и в таком непотребном состоянии совершают промашки.
Недавно в одном французском издательстве приключилось просто страшное дело, что приключилось.
Один корректор по имени Луи ( а у французов других имен нет - только Луи и Шарль, а ежели в семье рождаются несколько мальчиков, то их уже нумировать начинают - Луи 2, Луи 25 и так далее) основательно упился и перепутал набор двух вещиц - Золушки и Пышки.
Причем, подлец эдакий, он быстро-быстро опять наборы соединил ( перепутанные вначале), и никто даже на первый взгляд не разобрался, что героиня с внешностью, формами и душой Пышки совершала все свои поступки под именем Золушка, и наоборот.
Единственное, из-за чего его смог разоблачить пытливый и проницательный французский скаут Луи-Шарль, - у Золушки в новой книге был размер Пышкиной ножки - в аккурат, сорок седьмой с половиной, а у Пышки - соответственно, тоже с половиной - но тридцать первый.
И юный этот мальчик написал в ихнюю газету - что-то вроде французской *Комсомольской правды* гневное и обличительное письмо, что он стянул из папиного сейфа, где папа хранит два миллиона франков наличными, платиновую зажигалку и фотографию его первой школьной любви в одних трусах, томик де ги Мопассана с рассказом *Пышка*, чтобы понять уже наконец - что же так усердно обличает великий французский писатель Мопассан и почему папа это обличение так же усердно прячет.
И что же мальчик там прочитал?
Даже писать неудобно, но правда жизни потребовала правды рассказа, и поэтому я вынуждена рассказать вам, дорогие читатели, ВСЁ...
Итак, в новой подлой версии великого произведения *Пышка*, едет по многострадальной французской земле скромный французский дилижанс, а в нем, как полагается, две монахини - французские и скромные, пастор с сухопарой женой и Пышка.
Пастор во время путешествия бросает масляные, как Рама, - а всем известно, что Рама маслянее масла, взгляды на Пышку, одетую очень вызывающе, ну, даже неудобно писать во что - сами, короче, знаете, как одеваются французские бэ.
Жена пастора сидит тихо и ничего никуда не бросает, у нее гастрит с утра обострился и еще проблемы наблюдаются с двенадцатиперстной кишкой.
А пастор-то и не знает, что на самом-то на деле перед ним... правильно, Золушка, только внешне смахивающая на Пышку.
Монахини тоже ничего не знают, но им как бы и не интересно, а жена пастора вообще о своем думает - о женском.
Едут они едут, очень кушать хочется.
Мопассан оставил возле Пышки, которая на самом деле Золушка, корзиночку с круассонами в бумажке, фуа-гра в баночке из-под маионеза и еще две тушки марсельских цыплят в гриле.
Пышка сначала никак не могла понять, откуда ж веет столь прелестный запах недавнего фуа-гра.
Правильно - откуда ей знать, это ж в дорогу собирала настоящая Пышка, Мопассановская, а не корректорская, с будуна перепутанная.
Но она видит, что на корзину никто не бросается, папа с мамой корзины не находятся, так она, не долго думая, провизию растребушила - это у нее с детства. Детство с мачехой - это тебе не лягушачьи лапки трескать, это как детдом со школой молодого французского бойца практически.
Сама она так деликатно крылышко марсельское умяла, фуа-гра полизала, и тут напала на нее задумчивость, что лакомиться всем этим излишеством - это как-то не по-французски получается, и раздала она снедь товарищам и товаркам - двум аутисткам-монахиням, козлу-пастору и его проблемной с точки зрения пищеварительного тракта супружнице.
Короче, снедь была умята, все вроде хорошо идет, как вдруг дилижанс останавливает английский офицер и говорит пассажирам противным захватническим голосом, что - ша, мол, дальше никто и никуда не едет, и хочет он-паскуда такой - пылкой и настоящей французской любви, про которую ему, похабно смеясь, рассказывали повар, конюх, жандарм и подвыпивший как-то не по-детски отец.
И в дилижансе каждый начинает думать, кто же может обеспечить врагу то, чего он так любознательно добивается.
Монахини отпали сразу, так как у них с любовью, а тем более - французской - не очень. Пастор - понятный коленкор - не по этой части. А пасторша лицом просветлела, сразу видно было, что не против, но ее захватчик сразу перевел на скамью запасных.
Так что с заметным преимуществом в соревновании победила Пышка, которую англичанин и поволок с гнусным умыслом в свою холостяцкую рум.
И тут ему Пышка и говорит - просто так говорит, тихо, от всей своей чистой и народной души: * Давай, говорит, соколик мой английский, я у тебя тут приберусь, а то у тебя тараканы бегают с ладонь, и пауки елозюют везде, размером с этих самых тараканов*.
И как размахнулась доморощенная Пышка, и как вычистила этому иноземцу и рум его, и диннер-рум, и ливинг-рум.
И чувствовал англичанин, как светлеет у него на душе, и захотелось ему сразу же, чтоб так было всегда, да, и вообще он понял простую французскую истину, что чистота - залог здоровья.
и берет он Пышку под локоток, и говорит ей проникновенно, что на самом деле - никакой он - не Том, и имя ему дали такое в английской контрразведке, чтоб специально запутывать врага, а зовут его скромно и благородно - Принс. И Принс - это его настоящее имя, по паспорту.
Взрыднула Пышка, упала Принсу на грудь, вышла за него замуж, а он, как порядочный человек, давай на ней жениться.
В общем, все так хорошо, что даже от умиления плакать хочется.
А с Пышкой, которая вдруг, по корректорскому дурному произволу, стала Золушкой, вообще непонятные вещи стали происходить.
Трудилась она, значит, трудилась в мачехином доме, но ей не привыкать - в заведении мамаши Жюли и не такое видеть приходилось - и после всех забот и хлопот попадает на бал.
Все чин чином, как полагается - оборки там, кружева, фильдеперсовые чулочки, и вокруг Принца бабьё увивается - все хотят, чтоб он свое особое принцевое внимание уделил, как вдруг....
Вдруг видит Принц милейшее создание - метра с пятьюдесятью сантиметрами ростом и сорок седьмого с половинкою размера ноги.
Обомлел тут Принц и говорит Золушке на ушко, мол, пойдёмте в беседку - будем стихи Бодлера читать и про Луи Арагона разговаривать.
Пошли они и пошли.
Приходят себе в беседку, и Золушка так ненавязчиво Принцу намекает, что она ему такое может показать, что ни один Луи ни с одним Арагоном не видывали.
И тут она ему, голубка, - и фелляцио продемонстрировала, и шесть на девять изобразила, и куннилингусу научила, и под закусь - фистингом припечатала.
А тут часы двенадцать бьют, Золушка наша ретировалась, как положено, и туфельку нежную, сорок этого самого размера и подзабыла.
Принц - в кручине, не забыть ему ту самую, из Кама-сутры, последнюю, которая на восемьдесят третьей странице...
И приказал он всем барышням детородного возраста объявиться перед ним, все пришли, одну даже на коляске привезли - она плохо слышала, бедная, не поняла, кому и куда надо идти.
И, конечно же, наш Принц нашел свою суженую, и не только по ножке, она ещё и язычком губки быстро-быстро облизывала.
Принц как этот язычок увидел, прямо вспотел, бедный, от предвкушения.
Kрасивая история, однако, жизненная...
А корректору тому выговор объявили, фельетон про него написали в газету - и поделом.
Нечего парадоксальным образом глумиться над французской нашей - над великой литературою.
