Поднявшийся ветер сдирал с клёнов листья, и эти разноцветные осенние шедевры, мокрые и яркие, летели, кувыркаясь в воздухе, будто демонстрируя себя со всех сторон, ложились под ноги - бери любой. Натка насобирала уже целый букет. Если теперь каждый лист прогладить горячим утюгом через газету, то они будут долго стоять в вазе, не сворачиваясь и не теряя цвет.
"Кто только придумал эти литературные кружки, - обходя лужи, по-старушечьи ворчала Натка, - лучше бы шахматный открыли." Но шахматного в школе не было, хоть и обещали, а в литературный принимали с шестого класса, и Мишка, её сосед по парте и по дому, первого сентября, чуть ли не с торжественной линейки побежал туда записываться. Натка тоже сходила на два занятия, просто так, за компанию.
На первом было даже интересно: рассказывали об эпитетах, метафорах, сравнениях, приводили примеры из известных произведений. Натка и не знала раньше, что там столько всего понаверчено, думала - интересная книжка или неинтересная, и всё. Им тогда дали домашнее задание: написать стихотворение про ёжика, хотя бы четыре строчки. Она сначала думала, ерунда, а оказалось, это сложно. Что она знала про ежей? Маленькие, колючие, ведут преимущественно ночной образ жизни. Промучилась два дня и выдала стих:
Когда темнеет, он выходит,
Когда светлеет, он уходит,
Он - маленький колючий ёж,
Его так просто не возьмёшь.
Гордясь собой, пришла на второй занятие, а оказалось, что всё плохо, что зря старалась. Натка так и не поняла, почему плохо, и как сделать так, чтоб было хорошо, заскучала и решила не ходить туда больше.
А Мишкино стихотворение на том занятии обсуждали и немножко хвалили. Он написал:
С неба ёжик серый
Тыкался иголками,
Мокрыми, холодными,
В сто ежиных сил.
Намокали скверы,
Промокали ноги.
- Что ж ты за животное? -
Я его спросил.
Моросило облако
Втихомолку.
Теперь по вторникам, когда работал кружок, Натке приходилось возвращаться из школы одной. А как раз сегодня ее мучил вопрос: если встать между зеркалами, в каком из них отражений будет больше и как это проверить? И еще: если обернуться со скоростью света, то можно успеть увидеть в заднем зеркале свою спину?
С Мишкой можно обсудить что угодно. Он никогда не отмахивается, как мама ("какая глупость у тебя в голове!"), не смеётся над ней, а спокойно объясняет, где глупость и почему, а где есть рациональное зерно. Этими выисканными "зёрнами" Натка особенно гордилась.
Она вдруг рассердилась на Мишку, а, рассердившись, решила отомстить. Обычно они делали домашку вместе, то у него дома, то у неё, предпочтительней, конечно, у него - тётя Фая, Мишкина мама, пекла замечательные пироги и печенье. Наткина мама тоже готовила по выходным вкусные обеды, но ко вторнику или среде они кончались, а супчики из пакетиков и полуфабрикаты, разогретые в микроволновке, не вдохновляли. Мишке не давалась математика, и Натка объясняла ему задачки, а ей было сложно прочитать параграф по истории - вроде, и буквы, и слова те же, а мозг отказывался их воспринимать, зато Мишка умел рассказать коротко и так, что становилось понятно и даже интересно.
В завтрашнем расписании истории не было, только русский, английский, математика и биология. Вот и отлично, она всё сделает сама, а он пусть помучается. Решив сократить путь, Натка свернула в проходные дворы и ускорила шаг.
Во втором дворе на детской площадке сидела банда. Натка не любила этих ребят. Они громко хохотали, кричали обидные слова, после них всегда оставался мусор - шелуха от семечек, банки из-под пива, окурки. Давно их не было видно, и вот, явились-не запылились. Может, повезёт, не заметят... Заметили.
- Эй, прынцесса, чего одна, без охраны?
- Где еврейчик твой? Неужто в Израиловку с***ал?
От неожиданности она остановилась. Нет, не матерное слово задело. Еврейчик? Это они о ком? О Мишке?
- Дураки! Уроды!
Парни захохотали, а Натка бегом рванула от них. Арка, последний двор, третий этаж. Где эти чёртовы ключи?
Мишка - еврейчик? Они же как брат и сестра. Она помнит его столько же, сколько себя. И в детский сад в одну группу, и в школе за одной партой. А когда тетя Фая заболела, и её положили в больницу, а Мишкин папа, дядя Боря, был в то время в командировке, Мишка жил у них две недели, и они ездили в больницу, привозили тёте Фае котлеты и апельсины. Папа приехал, а Мишка всё равно у них жил, пока мама не выписалась. И Натка оставалась у тёти Фаи каждый раз, когда её мама уезжала по работе в другой город, и ей там было хорошо, и дядя Боря играл с ней в шахматы, а по вечерам они сидели на кухне, пили чай и разговаривали. И все дни рожденья вместе, и Новый год. Стоп. Если Мишка - еврей, значит, его родители - тоже евреи?
Натка знала, что евреи - плохие люди. И что об этом нельзя говорить громко. Когда тётя Лина, мамина старшая сестра, приезжала в гости пожаловаться на бывшего мужа, они сначала чинно пили чай, а потом Натка уходила к себе, оставляя сестёр "пошептаться". Шёпот обычно заканчивался громким Лининым возгласом: "Ну что ты хочешь, он же еврей!" Мама, пытаясь что-то объяснять, шептала гораздо громче, и Натка слышала обрывки фраз: "ну какие алименты", "он не должен", "если б у вас были дети" - но, видимо, безрезультатно, потому что тётка продолжала приезжать, шептаться и жаловаться.
Натка сидела на диване и размышляла: Мишка - еврей, Лина - хорошая, Линин бывший муж - плохой, муж - еврей, евреи - плохие. Тут внутри что-то больно разрывалось, не давая сомкнуть логический круг, мысли стопорились и возвращались к началу: Мишка - еврей...
В дверь позвонили, Натка не открыла, даже не спросила, кто. Вечером пришла мама.
- Мам, а евреи - плохие люди?
- С чего ты взяла? Люди как люди, есть плохие, есть хорошие. Разные. Дочь, что случилось?
- Ничего. Правда, ничего. А тётя Лина говорит...
- Ой, да слушай её больше, она наговорит. Ты уроки сделала?
- Сейчас сделаю.
Мишка зашёл утром, как обычно.
- Привет. Готова? Пошли.
Всю дорогу до школы он что-то говорил, Натка молчала. Она молчала и на уроках, и на переменах. По дороге домой Мишка тоже молчал. Наконец не выдержал, остановился и спросил:
- Натка, что случилось?
Она сделала несколько шагов по инерции, оглянулась и вернулась к нему.
- Ничего, - пожала плечами, постояла и решилась, - Мишка, ты - еврей?
Он вдохнул глубоко, будто перед прыжком в воду, посмотрел зачем-то в небо, опустил взгляд и, как нырнул:
- Да, еврей. И что?
Натка тоже посмотрела в небо. Там расправлял иголки колючий Мишкин ёж. Первая капля упала на нос, на самый кончик. А действительно, и что? Ей вдруг сделалось легко и просто.
- И ничего, - засмеялась, - дурачок ты, - протянула руку, - Бежим?
- Ты не пугай меня так больше, ладно?
- Дурачок, - повторила Натка, - дурачок.
- Сама дурочка, - и, схватив её за руку, увлёк в проходные дворы - так короче.
Дождик набирал силу.
