На выходе из магазина Елена Дмитриевна почувствовала себя плохо. В глазах потемнело, а в ушах на полную мощность включился неисправный телевизор. Наверное, она ненадолго потеряла сознание, потому что не помнила, как оказалась сидящей на ступеньке.
- Женщина, вам плохо? Женщина! Скорую вызвать? - из темноты выплыл контур круглого лица, а сквозь гудение прорезался голос с истеричными нотками. Одновременно пришло ощущение тяжести на плече - это участливая прохожая легкими потряхиваниями пыталась... привлечь внимание? привести в себя? взбодрить?
- Нет-нет, не нужно скорую, все в порядке. Я сама.
- Ну как хотите, - нотки в голосе перешли на низкий регистр, на смесь обиды с облегчением.
- Спасибо вам, спасибо, - Елена Дмитриевна улыбнулась, подождала, пока женщина уйдет, потом медленно встала. Зрение и слух вернулись, а вот ноги мелко дрожали в коленках и были какие-то ватные, ненадежные. Ну ничего, идти-то всего до соседней парадной.
В лифте опять стало плохо, и, пока ехала на последний этаж, думала только - не упасть бы, выдержать.
Мявч сидел в коридоре, ждал. Буркнув свое кошачье ругательство, пошел на кухню. У Елены Дмитриевны хватило сил дойти до холодильника, сунуть туда мороженого минтая, добрести до кровати. Когда легла, вроде, полегчало. "Посплю немного", - под закрытыми веками закрутилась черная воронка, потащила в глубину.
Когда она проснулась, смеркалось, на журнальном столике звонил телефон, а Мурч трогал ее за руку мягкой лапой. Хорошая штука - столик на колесиках, но почему он так далеко от кровати? Ах да, это же она сама откатила его утром к телевизору, чтоб посмотреть новости во время завтрака. И сосиску себе сварила, и кофе, но вспомнила, что у кота закончилась рыба, и решила сначала сходить в магазин.
Телефон замолчал, кот отошел на середину комнаты.
- Сейчас встану, сварю тебе рыбку, - но голова, оторванная от подушки, закружилась, а ноги не захотели слушаться. Вернее, она их совсем не почувствовала. - Потерпи немного, я еще полежу и встану.
Она звала кота то Мявчем, то Мурчем, то Зверюгой, и тот откликался на любое имя.
Они встретились два года назад. Елена Дмитриевна тогда вошла в лифт и увидела сжавшегося в углу котенка, еще удивилась: ну ладно дети катаются, но чтоб коты... Когда открылись двери, она вдруг сказала: "Пойдем?" - неожиданно для себя, и в мыслях не было брать его. А он встал и, припадая на все лапы, повесив хвост, пошел. Первые дни лежал, ничего не ел, только воду пил и немного молока. Соседка сказала: "Не жилец, доходяга. Надо его к ветеринару, или вылечит, или усыпит". Елена Дмитриевна послушалась, положила в корзинку полотенце, посадила кота, сверху повязала платок, а когда вышла на лестницу, Зверь вдруг выдрался из корзины, влетел в квартиру и забился под кровать. И сидел там, блестя из темноты желтыми глазищами, пока она не сменила босоножки на тапочки. С того момента пошел на поправку, отъелся стал носиться повсюду, только в прихожую не ходил. Разодрал шторы, взбираясь с разбегу на карниз, так, что пришлось их заменить на другие, более тяжелые и прочные.
Мявч хотел есть. Но сильнее голода была тоска, наползающая из темной тишины. Он бы сейчас обрадовался даже этому, который приходит по субботам, не стал бы на него шипеть. Пусть только придет. Он, пожалуй, потрется об его ногу, даже разрешит себя погладить. И Она обязательно встанет, засуетится на кухне, как всегда при его появлении, загремит тарелками, чашками: - Феденька супчик будешь? Сына, ты совсем ничего не ешь...
Кот побил лапой по холодильнику, послушал тишину, прыгнул на стол, понюхал сосиску - какая гадость, но, может, хозяйка съест. Столкнул кастрюльку на пол - она упала удачно, на бок, спрыгнул за ней и лапами погнал сосиску в комнату, к кровати.
Когда Елена Дмитриевна очнулась в следующий раз, начиналось утро. Крест от оконной рамы полз по потолку, загоняя сумрак в дальний угол, тени стекали на пол, раздвигая стены. В ушах стучало в каком-то странном ритме. Это танец, - пришла мысль, - мой последний танец, кровью по венам. Страшно не было, она попробовала шевельнуть ногами, не получилось, подняла руки. Легкое движение отозвалось болью, перехватившей дыхание.
Мурч уловил движение, подошел, понюхал сосиску - надо же, даже не тронула. Поставил передние лапы на кровать, пощекотал усами щеку. Обычно Она говорила ему что-нибудь ласковое, гладила, трепала уши, а он включал свой кошачий моторчик. Она и сейчас улыбнулась, шевельнула рукой - Мурчик мой, - и опять заснула.
Было светло. Кот сидел на кухне и дрожал.
- Аау! Мауу! Ааууууууу... - совсем не кошачий вой, вырвавшийся из собственной глотки, превратил его страх в ужас, а его самого в того давнего котенка, которым когда-то поиграли в футбол на лестнице, а потом забили гол прямо в лифт, и он совсем приготовился умирать среди меняющихся ног в той грохочущей клетушке, пока не услышал и не поверил в "пойдем?", сказанное Ею.
Бежать!
Дверь на лестницу была не закрыта. Прижимаясь животом к полу, почти ползком, кот вышел за дверь, постоял немного. Сделал еще несколько шагов к ступенькам. Зажужжал лифт, хлопнули двери, послышались голоса, шаги.
Нет.
Развернувшись на ходу, кот влетел в квартиру, проскочил прихожую, коридор, пролетел через комнату, затормозил у кровати. Она лежала тихо и спокойно.
Мурч тихонько прыгнул на одеяло, лег, прижавшись к Ней всем телом, просунул голову под руку. Пальцы слегка шевельнулись. И тут он совершенно успокоился. И закрыл глаза.
