…Степан Сопатый шёл по селу и вполголоса материл своего напарника. Сколько раз говорил ему купить мобильник, так нет – все деньги на паршивые книжки тратит. И что он в них нашёл, хрен малохольный! Теперь топай за ним в лесхоз, аж, на другой конец села! Хорошо, хоть люди подсказали, что он у директрисы начальной школы сливную яму ладит. А это, между прочим, его, Степана, калым был. Никто иной, как он прошлой осенью договорился с чёртовой Аяруной за двадцать тысяч слив выкопать, да кольца бетонные уложить. И сделал бы, кабы бес не попутал. На кой ляд он эту вдовую алтайку лапать начал? Хотя, как было не лапать? У бабы пять лет, как муж в тайге на лесосеке под дерево попал, а женское добро пропадает. Лучше бы уж не лез… Ловко она его тогда берёзовым поленом промеж глаз приласкала – целый месяц людей смешил фиолетовым рогом… А всё ж, ладная фигурка у это директрисы! Как у девчонки нетроганой…
А Витя шёл ему навстречу в рабочей одежде, перепачканной землёй, и тихо улыбался. Перед глазами всё ещё стояла картина задорно смеющейся Аяруны, читающей его нескладные поэтические опусы:
- Ты, Витенька, не обижайся, способности к стихосложению у тебя точно есть, но вот с размером в некоторых стихах не всё ладно. Да и с рифмами ты тоже весьма вольно обходишься.
- Так это же, Аяруночка, белые стихи, там вообще без рифм можно.
- Ну, положим, размер у тебя и в рифмованных произведениях гуляет. А давай, ты мне свою тетрадку оставишь, а я на досуге посмотрю и потом свои замечания по стихам выскажу. Хорошо?
- Ну, конечно, о чём разговор! Я ж завтра приду слив доделывать…
- А может, останешься? Я б твои любимые котлеты нажарила…
- Так я ж говорю, грядки у меня второй день не политы.
- Ох уж, эти грядки! Тревожно мне что-то, Витенька…
- Аяруночка, ну не печалься! Сама же сказала, что до ноября потерпеть надо, пока отцу твоему годовщину не справишь. Обычай есть обычай. Осталось-то всего нечего…
- Да, да… До завтра, мой хороший…
Мог ли Витя три месяца назад предполагать, что когда-нибудь будет называть эту невыносимо красивую и строгую женщину «моя Аяруночка»? Тогда, починяя швейную машинку, ему и в самом радужном сне не могло привидится, что станет целовать эти жаркие и жадные губы, чёрные, бездонные глаза и полные, упругие груди…
От раздумий его оторвал гнусавый возглас Степана:
- Ну, блин! Я его полдня по селу ищу, а он улыбку до затылка навесил и идёт себе, прохлаждается! Дома тебя нет, в комхозе сообщили, что ты в отпуске. Я уже и в кузню к твоему лешему бегал, но у того очередной запой, ничего внятного сказать не может. Ты когда себе мобильный телефон купишь?
- А что случилось?
- Как «что случилось»? Калым случился срочный и денежный. Три дня повкалываем, и по пятнадцать кусков наваримся.
- Так это, Степан, – улыбка моментально слетела с лица Вити. – Я не могу…
- Что значит «не могу»? – опешил Степан. – Ты представь, три дня не очень пыльной работы и у тебя в руках двухмесячная зарплата шелестеть будет.
Но Витя был непреклонен:
- Нет, Степан, точно не могу. У меня своих дел полно. Может, кого другого возьмёшь?
- Это каких таких дел? – Степан ехидно ощерился. – У этой директрисы замороженной горбатишься? Плюнь!
Он хотел добавить что-то пакостное, но вовремя заметил, как закаменело и напряглось Витино лицо. Степан знал, что в определённые моменты малохольный тихоня мог быть крепче кремня, а васильковые глаза блестели двумя льдинками. В такие минуты он становился непривычно страшен. «Эге-ге! – смекнул Сопатый, – да тут никак шуры-муры намечаются. Вот тебе и Витя! Вот тебе и «не от мира сего»! А эта сучка вдовая, смотри-ка, недотрогу из себя корчила…»
Надо было менять тактику, и пройдоха решил сыграть на извечной жалости Виктора:
- Ты Витя пойми и не обижайся, – Сопатый попробовал состроил жалостливое лицо. – Не мне этот калым нужен. И не тебе. Больно уж старики в колхозном краю окручинились, что в Макеевском колодце вода исчезла. Они ж всё начальство на уши подняли: «Отремонтируйте нам колодец, и никаких делов!» Власть-то им навстречу пошла, материал подкинула, денег на цепь дала – осталось только залезть туда, метра полтора земли со дна выбрать да сруб в двух-трёх местах поправить. Шибко уж, старики просили…
- Старики? – начал сдаваться Витя.
- Ага, старики, старики, – обрадовано прогундосил напарник. – Мне-то тоже, как и тебе некогда. Погода стоит, а я ещё только полпокоса осилил. Ехать надо, а тут делегация – старички, старушки… Даже твой Демьян их пожалел, шкворни для крепления углов выковал, – выложил последний козырь Степан.
- Дядя Демьян?
- Он самый! Ради такого дела даже на время пить бросил.
Витя задумался. Он уже понял, что отказаться не сможет. Но вот Аяруна… Он же ей обещал.
- Хорошо, Степан, – принял решение парень. – Только уговор: работаем от зари до зари, чтобы за два дня управиться. Встречаемся в шесть утра у колодца.
- Какой разговор! Ровно в шесть, как штык буду вместе с инструментами, – охотно согласился Сопатый. – Только ты это, – он просительно заглянул Вите в глаза. – Понимаешь, у меня ревматизм, я долго в воде и холоде не могу – ноги потом откажут, так что давай, ты в колодец полезешь? Там жуть, как холодно…
- Ладно, ладно, – согласился Витя.
Поздним вечером на одном краю села, опрокидывая на веранде третью стопку самогона и закусывая малосольным огурчиком, Стёпка Сопатый, шмыгая носом, делился с благоверной:
- Слышь, директриса с начальной школы всё из себя честную строила…
- Ну и что? – нахмурилась супруга. – Рог-то тебе в прошлом году поделом прикрутила. Надо было глаз вышибить, чтобы руки на чужое не зарил.
- Да заткнись ты, дослушай, что я скажу. У этой честной весь хвост мокрым оказался! Поняла?
- Эко удивил? – отмахнулась жена. – Тут мужние жёны чего вытворяют, а Эркимееха который год вдовая. Давно пора было кого никого найти.
- Вот и я про то говорю. Ты думаешь, с кем она шашни-то крутит?
- Ну?
- С Витькой малохольным. Напарником моим! Сечёшь?
- Да ты что? Ничего себе! А бабы смеялись, что Демьянов найдёныш в тайге всё своё хозяйство отморозил.
- Видать, алтайка отогрела…
Степан опрокинул четвёртую стопку, плотно закрыл бутылку и тяжело поднялся с табурета:
- Пошли спать, а то мне в пять подниматься.
- Пошли… Духота стоит, как бы грозы не вышло.
- Не дай Бог…
А на другом краю села молодая женщина, прижавшись к плечу мужчины, тихо шептала:
- Ты мой?
- Твой, Аяруночка. На веки твой…
- Мой-мой-мой?
- Твой-твой-твой! И только твой.
- Ой, Витя! Какая я счастливая…
Э. Ларионова. Брюнетка. Дочь
полковника и машинистки. Взглядом
она напоминала циферблат.
Она стремилась каждому помочь.
Однажды мы лежали рядом
на пляже и крошили шоколад.
Она сказала, поглядев вперед,
туда, где яхты не меняли галса,
что если я хочу, то я могу.
Она любила целоваться. Рот
напоминал мне о пещерах Карса.
Но я не испугался.
Берегу
воспоминанье это, как трофей,
уж на каком-то непонятном фронте
отбитый у неведомых врагов.
Любитель сдобных баб, запечный котофей,
Д. Куликов возник на горизонте,
на ней женился Дима Куликов.
Она пошла работать в женский хор,
а он трубит на номерном заводе.
Он – этакий костистый инженер...
А я все помню длинный коридор
и нашу свалку с нею на комоде.
И Дима – некрасивый пионер.
Куда все делось? Где ориентир?
И как сегодня обнаружить то, чем
их ипостаси преображены?
В ее глазах таился странный мир,
еще самой ей непонятный. Впрочем,
не понятый и в качестве жены.
Жив Куликов. Я жив. Она – жива.
А этот мир – куда он подевался?
А может, он их будит по ночам?..
И я все бормочу свои слова.
Из-за стены несутся клочья вальса,
и дождь шумит по битым кирпичам...
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
