В тот день Демьяну необыкновенно повезло. Ранним, морозным утром на прикормленный и припорошенный мокрым снегом солонец пришла кабарга. Не самка – самок Демьян принципиально не отстреливал, полагая, что таким образом сохраняет природу. Привычно и быстро разделав тушу животного, сложил мясо в огромный туристский рюкзак и совсем уж собрался спускаться до места, где оставил свой, видавший виды, УАЗик, как услышал близко, метрах в ста от себя, кабаний визг. По всей видимости, два секача решили выяснить отношения. Можно, конечно, было и проигнорировать, однако вспомнилась рыжая Катька, продавщица из сельмага, которая вечно пеняла назойливому любовнику, что он с охоты даже куска мяса принести не может. «Будет тебе мясо, – ухмыльнулся кузнец. – Правда, попахивать будет, потому как самцовое, но это уж извини…» Со всеми охотничьими предосторожностями Демьян продвинулся в направлении шума, стараясь не особо скрипеть протезом. Вскоре и кабанов увидел. Но стрелять не стал, потому что совсем другая картина привлекла его внимание.
К стволу развесистого кедра, обхватив колени руками и свесив голову набок, притулился парень. Бросалось в глаза, что одет он был явно не для прогулки по заснеженному лесу: на нём был летний камуфляжный костюм, бейсболка и лёгкие, изрядно потрёпанные кроссовки. Рядом валялся мешок, наполовину набитый кедровыми шишками, из-за которого и ругались два молоденьких кабана. Им никак не удавалось распотрошить крепкую мешковину. На сидевшего рядом человека они даже внимания не обращали. «Неужели жмурик?» – подумал охотник. Мёртвый человек в тайге – не такая уж и большая редкость. Последние годы Горный Алтай наводнили тысячи туристов и собирателей даров природы, которые были слишком беспечны и самонадеянны. Дикий лес они путали с городским парком, а горные, стремительные реки, усеянные порогами и гиблыми водоворотами – с ленивыми степными водоёмами. Заблудившись в бесчисленных логах и таёжных урманах, горожане быстро впадали в панику и теряли всякие ориентиры, а гибли либо от переохлаждения – высоко в горах снежный циклон мог налететь и в середине июля, либо от голода, хотя бывалому человеку оголодать в лесу, полном ягод, грибов и орехов, было почти невозможно.
Оценив ситуацию, практичный Демьян всё же потратил один патрон на секача поменьше, рассудив, что мёртвым – своё, а живым надо о живом думать. При этом он успел уловить, что веки «жмурика» при грохоте выстрела чуть заметно дёрнулись – «Жив, значит» – облегчённо вздохнул кузнец. Больше всего ему не хотелось проблем с милицией и прокуратурой. Эти органы и так были «неравнодушны» к нему. К счастью удачливого охотника, он ни разу не был пойман с незаконной добычей, потому что по его справедливому разумению это тайга принадлежала всем живущим на этой благословенной земле, и именно коренные жители Алтая являлись её хозяевами. А зачем хозяину, какая-то лицензия?..
А потом закипела работа. Через двадцать минут на поляне полыхал огромный, жаркий костёр, расположенный таким образом, чтобы всё тепло шло в сторону кедрины, где сидел парень. Появился и закопчённый котелок, а в нём уже шипел и плавился чистый, чуть ноздреватый снег. Стоя на одном колене и выставив негнущуюся деревянную ногу вперёд, Демьян большим охотничьим ножом с наборной ручкой ловко и споро разделывал тушу кабана, отложив отдельно печёнку и почки. Часть жирной брюшины кинул в котелок – для бульона. И только покончив с делами, он подошёл к неподвижной фигуре человека. Костёр сделал своё дело: на сером, исхудалом лице найдёныша появился лёгкий румянец, закрытые веки слегка подрагивали, а сухие, истрескавшиеся губы были полуоткрыты. Отстегнув от пояса армейскую фляжку, Демьян запрокинул парню голову и аккуратно влил ему в рот небольшое количество спирта. Тот резко дёрнулся и зашёлся хриплым, надсадным кашлем. «Эка беда! Да никак лёгкие застудил?» – пожалел бедолагу кузнец.
Через полчаса он уже отпаивал пришедшего в себя парня наваристым и хорошо приправленным красным перцем бульоном, но мяса не давал – с голодухи у того мог случиться понос. Для этого случая лучше всего подходила обжаренная на костре печёнка и почки. Предложил охолодавшему крестнику тяпнуть «для сугреву» ещё капельку спирта, но трясущийся от холода страдалец неожиданно отказался, сказав тихим голосом, что совсем не пьёт. «Так и я не пью, когда не наливают», – грубовато пошутил спаситель, накидывая на него свой полушубок.
Отогрев и накормив парня, Демьян выслушал его немудреную историю, а затем стал собирать вещи:
- Поехали, забытый Витя. Отвезу тебя в больницу, а то недолго и чахотку заработать.
- Не, мне в город срочно надо. Там у меня работа, там комната…
- Дурной! – рассердился кузнец. – Ты не до города, ты только до кладбища доехать успеешь. Никуда твоя работа не денется.
- Как скажете, дядя Демьян, – покорно согласился Витя. – И спасибо Вам за то, что накормили. Я пять дней одними шишками питался.
- И снова дурной, – добродушно проворчал охотник. – За еду не благодарят. Еда – дар Божий, вот Богу и кланяйся.
- Хорошо, дядя Демьян… – Витя говорил всё тише и тише. У него явно была высокая температура, потому что время от времени его била крупная дрожь и сотрясал колючий кашель.
- Хреново дело, Витя, – нахмурился спаситель. – Давай-ка, шевели ногами, а то вместо охотничьих трофеев мне тебя нести придётся…
В районной больнице Демьян крепко, до матерных выражений, поругался с врачом-терапевтом. Хмурая, вечно чем-то недовольная Эльвира Аспиниковна никак не хотела класть в отделение неизвестно откуда прибывшего человека без документов и страхового полиса.
- Ты, Аспиниковна, побойся Бога, – гудел возмущённый кузнец. – А если Бога не боишься, побойся прокуратуры. Вот помрёт человек у тебя в приёмном покое, будешь медицинскую помощь зэкам оказывать в колонии строгого режима за несоблюдение клятвы Гиппократа.
- Ты меня, Демьян, тюрьмой-то не пугай, – вяло отбивалась врачиха. – нынче за это не сажают. А вот если я министерский приказ нарушу, то меня точно по головке не погладят. Могут и с работы попросить.
- Какой такой приказ? Чтоб человеку помощь не оказывать?
- Чтоб мы людей без паспортов и медицинских полюсов не принимали.
- Так где ж ему этот полис взять, бедному, если его в тайге, как кутёнка безродного бросили? Понимаешь, забыли его в лесу! Он пять дней раздетый по тайге шастал.
В конце концов, отзвонив в милицию и прокуратуру, и согласовав вопрос с вышестоящим начальством, терапевт временно определила Витю в коридор – в палате мест не было. Поставили капельницу, навтыкали кучу уколов, и он впал в забытье. Через день пришёл следователь, опросить больного, но мало что узнал. Фамилию нанимателя и место его жительства Витя не знал, а товарищей из бригады помнил только по именам. Сделали запрос в ЖЭК, где он работал кочегаром и оттуда телефаксом пришёл ответ, что Виктор Петрович Сенечкин с работы уволен такого-то числа, такого-то месяца за нарушение трудовой дисциплины, а именно – за неявку на рабочее место свыше трёх рабочих дней. Из общежития по такому-то адресу выселен и выписан за невнесение квартплаты в течение двух месяцев. И Витю на время оставили в покое, потому что лечащий врач предупредил работников правопорядка, что у больного двухсторонняя пневмония с осложнением на сердце в связи с перенесённым стрессом, и длительные разговоры ему противопоказаны.
А вот кузнец Демьян не оставлял вниманием своего крестника. Через день обязательно приходил к нему в палату, приносил домашних разносолов, мёд и варенье, а когда узнал, что в лёгких у парня начался серьёзный абсцесс, притащил двухлитровую банку барсучьего жира:
- Вот! По две ложки натощак утром, днём и вечером. Не боись, этим снадобьем ещё наши прапрадеды пользовались, когда никаких врачей на Алтае не было.
- Дядя Демьян, да мне ничего в горло не лезет, – слабо отнекивался Витя.
- Ну и не ешь ничего. Вот один жир и наворачивай, а аппетит сам тебя достанет. Эх, жаль, что ты спирт не пьёшь, а то б в два раза быстрее поправился...
Они часто и подолгу разговаривали. Витя постепенно выложил своему спасителю все этапы своей нескладной жизни, даже тетрадку со стихами показал, а Демьян в ответ возбуждённо заявил:
- Слышь, забытый Витя! Жизнь тебе менять надо, вот что. На кой тебе хрен этот город сдался? Что ты там потерял, если ты даже водку не пьёшь и по бабам не шастаешь? Эдак и у нас таким же манером жить можно. И даже лучше городского у тебя выйдет. А что? Избушёнку, какую никакую, снимешь, работу я тебе помогу найти, да хоть в тот же комхоз пойдёшь. Там все кочегары запойные, вот и разбавишь эту кодлу.
- Так у меня в городе вещи остались, обувка…
- Вещей зимних я тебе целый воз подкину. Мой младший сын как раз твоих размеров будет, а ему без надобности – отслужил в армии и, дурень, на сверхсрочную по контракту в Красноярске остался. А чего там, в армии, делать-то? Нынче армия – ни рыба, ни мясо, одно бесстыдство…
И ведь послушался Витя спасителя своего – остался. Жизнь поменял на все сто восемьдесят градусов. Да, видно, судьбу-то не изменишь. Прилипчивая она, словно лист банный…
Страницу и огонь, зерно и жернова,
секиры острие и усеченный волос -
Бог сохраняет все; особенно - слова
прощенья и любви, как собственный свой голос.
В них бьется рваный пульс, в них слышен костный хруст,
и заступ в них стучит; ровны и глуховаты,
затем что жизнь - одна, они из смертных уст
звучат отчетливей, чем из надмирной ваты.
Великая душа, поклон через моря
за то, что их нашла, - тебе и части тленной,
что спит в родной земле, тебе благодаря
обретшей речи дар в глухонемой вселенной.
июль 1989
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
