На линейке Сашка крутился. Ему казалось несправедливым, что все классы стояли компактными группами и могли рассматривать друг друга и разговаривать, хотя они-то были давно знакомы, а первоклашек построили в шеренгу перед всей школой, и можно было разглядеть только нескольких соседей. Далеко в стороне мама с папой в толпе других родителей приветливо махали и улыбались, когда он натыкался на них взглядом.
Наконец речи директора и завучей закончились, Сашка похлопал им вместе со всеми, как в театре, хотя даже не пытался понять, о чем они там говорили. Потом старшеклассники громкими голосами читали стихи о школе и благодарности учителям. Благодарности Сашка пока не испытывал и стихи не понравились.
Девочка с большими бантами позвенела колокольчиком, и учительница повела их на четвертый этаж. По дороге Сашка озирался, тихонько гладил крашеные стены и думал: "мои стены... моя лестница... мои перила... я школьник..." . Было интересно и немножко страшно. Он зашел в коридор второго этажа, заглянул на третий, заметил большие плакаты с какими-то фотографиями, решил, что потом их обязательно рассмотрит, слегка пробежался по четвертому, догоняя своих, в класс вошел последним и плюхнулся на свободное место.
- Здравствуйте, дети. Меня зовут Мария Семеновна. Я буду вас учить. А теперь давайте знакомиться. Пусть каждый встанет и громко скажет, как его зовут.
И началось:
- Света.
- Саша!
- Лиза!
- Сережа.
- Саша.
- Катя.
- Саша!
"Ого, сколько! Как же она нас отличит?" - он представил, как учительница вызывает Сашу, и к доске бегут десять человек. Когда до него дошла очередь, он встал и торжественно произнес:
- Александр Сергеевич!
Кто-то засмеялся, Мария Семеновна понимающе улыбнулась.
- Леночка.
Соседка. Маленькая, худенькая, почти прозрачная, и говорит еле слышно. Заморыш какой-то. Сашка решил, что потом пересядет. К мальчику. И будет с ним дружить.
- Я буду звать тебя Алекс, хорошо? - У Леночки и шепот был, как сухая травинка.
- Хорошо. - И подумал, что пересядет потом, не сегодня.
Учиться Сашке нравилось. Читать и считать он умел давно, только вырисовывать буквы поначалу было сложновато, но он старался. У Леночки дела шли похуже, она часто отвлекалась, о чем-то задумывалась, глядя в окно, приходилось толкать ее локтем, показывать нужную страницу в учебнике. Как-то само получилось, что он начал ее опекать, как младшую сестренку. После уроков брал ее рюкзачок и нес на первый этаж, где Леночку уже ждала бабушка. Одноклассники сначала посмеивались, особенно мальчики. Однажды, услышав брошенное в спину "Жениться пошел!" и смех, он остановился, поставил рюкзаки и, сжав кулаки, спросил у главного обидчика:
- Драться будем?
Тот пожал плечами:
- Да ладно, мне-то что. Носи хоть ее саму. - И отошел.
Больше насмешек не было.
В начале октября Леночка не пришла в школу. Но после уроков Сашка увидел в гардеробе ее бабушку.
- А Леночки сегодня не было.
- Я знаю, Алекс, она заболела, сейчас в больнице. У нас к тебе просьба. Ты не мог бы писать на уроках под копирку? А я буду каждый день приходить и забирать, и копирку приносить.
Бабушка протянула ему прозрачную папку с черными листами.
- Ну, я попробую. А Марь Семенна разрешит?
- Разрешит, - учительница, оказалось, стояла рядом и все слышала, - ты попробуй сначала дома, приноровись. Если не получится, что-нибудь придумаем.
- А что с Леночкой? - Сашка спросил просто так, из вежливости, подумаешь, заболела, он сам сколько раз болел. Но ответ бабушки его удивил. Он знал ангину, грипп, отит, а то, что он услышал, было больше похоже на название цветка. Красивое слово.
Копирка сначала не слушалась - то мялась, то выпадала, то вкладывалась не той стороной. Но постепенно дело пошло на лад, и Сашка решил, что справится. За ужином спросил:
- Мам, а лейкоз - это очень плохо?
- Очень. - Оказывается, мама знала эту болезнь.
- Значит, недели две выздоравливать?
- Может быть и больше. А бывает...
- Что бывает? Три недели? Четыре?
- Да ничего, поправится девочка. Сейчас лекарства хорошие.
Он был уверен, что после каникул увидит Леночку, но та не пришла. И бабушка ее не пришла. Сашка решил подождать, к тому же копирка кончилась.
- Иди домой, Саша. Леночка не придет. И под копирку тебе больше не нужно писать. - Вид у Марии Семеновны был расстроенный, будто она собиралась заплакать.
- У вас что-то случилось?
- Нет, у меня все в порядке. А Леночка теперь далеко.
- Уехала? А когда вернется?
- Она не вернется, Саш. Она у Бога.
- Это как в гостях?
Сашка представил, как его соседка по парте сидит за столом напротив седого старца с нимбом, между ними огромный самовар, они пьют чай и чинно разговаривают. Сколько можно выпить чаю?
- Кончится заварка и вернется.
- Она не вернется, - повторила Мария Семеновна, - она умерла.
Сашка нахмурился, потом заулыбался. Вот ведь взрослые, а врут, как дети. Он точно знал, что умирают только очень старые люди. Когда летом умер Иван Петрович с четвертого этажа, мама, утешая его жену, тоже очень старую, гладила ее по плечу и говорила: "Он прожил долгую, достойную жизнь". Сашка тогда спросил, какую долгую. Девяносто два года, сказала мама. Ну вот, девяносто два, а Леночке только семь, как и ему, так что умереть она никак не могла. Наверное, уехала куда-нибудь далеко, может быть, даже на юг, к морю, говорят, морским воздухом дышать полезно. Летом они тоже поедут на юг и там встретятся. А пока надо писать ей уроки, а то совсем отстанет девчонка.
Он не пошел сразу домой, а, сделав небольшой крюк, зашел в книжный магазин, подошел к канцелярскому отделу.
- Здрасте! У вас есть копирка?
По рыбам, по звездам
Проносит шаланду:
Три грека в Одессу
Везут контрабанду.
На правом борту,
Что над пропастью вырос:
Янаки, Ставраки,
Папа Сатырос.
А ветер как гикнет,
Как мимо просвищет,
Как двинет барашком
Под звонкое днище,
Чтоб гвозди звенели,
Чтоб мачта гудела:
"Доброе дело! Хорошее дело!"
Чтоб звезды обрызгали
Груду наживы:
Коньяк, чулки
И презервативы...
Двенадцатый час -
Осторожное время.
Три пограничника,
Ветер и темень.
Три пограничника,
Шестеро глаз -
Шестеро глаз
Да моторный баркас...
Три пограничника!
Вор на дозоре!
Бросьте баркас
В басурманское море,
Чтобы вода
Под кормой загудела:
"Доброе дело!
Хорошее дело!"
Чтобы по трубам,
В ребра и винт,
Виттовой пляской
Двинул бензин.
Вот так бы и мне
В налетающей тьме
Усы раздувать,
Развалясь на корме,
Да видеть звезду
Над бугшпритом склоненным,
Да голос ломать
Черноморским жаргоном,
Да слушать сквозь ветер,
Холодный и горький,
Мотора дозорного
Скороговорки!
Иль правильней, может,
Сжимая наган,
За вором следить,
Уходящим в туман...
Да ветер почуять,
Скользящий по жилам,
Вослед парусам,
Что летят по светилам...
И вдруг неожиданно
Встретить во тьме
Усатого грека
На черной корме...
Так бей же по жилам,
Кидайся в края,
Бездомная молодость,
Ярость моя!
Чтоб звездами сыпалась
Кровь человечья,
Чтоб выстрелом рваться
Вселенной навстречу,
Чтоб волн запевал
Оголтелый народ,
Чтоб злобная песня
Коверкала рот,-
И петь, задыхаясь,
На страшном просторе:
"Ай, Черное море,
Хорошее море..!"
1927
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
