Мужчина — тайна для женщины, а женщина — для мужчины. Если бы этого не было, то это значило бы, что природа напрасно затратила силы, отделив их друг от друга
и между нами вырастают города
змеятся
рассекающе
границы
на стыке льда и пламени
руда
не плавится
но крошится
мне снится
что я руда
я пепел руд
я пепел
собою насыщаю черный ветер
что я вода
я чёрная вода
я солнце белое
я белое
я бел
песок соленый
камень солеварен
так языком проводят по губе
так умершие тренькают трамваи
и звук их чист
и путь их прям
петляю
на грани от безумия до яви
из прошлого
вне времени
к тебе
.
# дурочка-осень
это тяжёлое низкое небо
давит, а миру - всё нипочём.
осень, укутавшись пёстрым пледом,
тихо плачется мне в плечо.
что ты дурочка, что случилось?
тише, ну, не реви, не реви -
жизнь театр и соус чили
здесь давно суррогат крови.
знаю я, что пассаж банален,
знаю, только вот ты - не плачь.
хочешь, укроемся в скуке спален,
в тишину заброшенных дач,
где простор ограничен, тесен,
где безлюдно и леденено.
будет нам чайник насвистывать песен,
в гости захаживать леди ночь.
хочешь.. как там.. - "взорву все звёзды",
что же, глупая, ты ревёшь.
дым давно заменяет воздух,
пропасть отдельно - отдельно рожь
колосится, и шаткий мостик
между августом-декабрём.
это взрослость всего лишь, осень,
слышишь - взрослость, мы не умрём.
дети уже не боятся упасть и
с серьёзными лицами по мосту...
вдох наполняет горелый пластик -
это дворники жгут листву.
.
# про цыпок и про грипп
прыгает температура – тушканчиком,
шарики ртутные собираются в чёрное солнце.
и оно светит мне – холодно, зло, обманчиво –
знакомое солнце с обликом незнакомца.
знакомая осень, такая привыч-привычная
к вычитанию, к пересчёту заблудших цыпок.
а цыпки гриппуют – видно, судьба у них птичья,
и не пробивают плоскости антрацитовой.
нет, не взлетается – всё по законам ньютонов,
всё по законам, по правилам.. столько правил.
боль прижимаю к груди и качаю-баюкаю –
баюшки, говорю, боль баюшки, говорю, баю.
а потом – ну его к черту, ну! просыпайся и
выбежать на улицу, в слякоть, вдохнуть снега..
и задохнуться – ненастоящим, пластмассовым.
и увидеть небо,
глубокое
голубое
небо.
.
# сказка на ночь
хочешь, я расскажу тебе про Тянь-Шань, знаешь, я на Тянь-Шане ни разу не был.
здесь, где укутаны горы в снежную шаль, точку опоры попробуй найди, нашарь
в точке которая выше уровня неба.
здесь, где нехватка воздуха всё острей - терпишь, чтобы сберечь для того, кто рядом.
снежные люди сжигают на снежном костре время и воздух. и безвоздушный рассвет
ты согреваешь чаем из мёда и мяты.
лезешь вперёд и знаешь, что нужно лезть не ради кого-то, чего-то, а просто - нужно.
где не помогут обман, лицемерие, лесть, ты понимаешь, что друг - это только здесь,
здесь и сейчас, вот в этом вот - безвоздушье.
всё остальное осталось в далёком "там" - город, Rado, рингтоны, WiFi и порно.
а здесь - широта такая-то и долгота, и высота такая, что даже котам
явно не снилась, - горы, дружочек, горы.
это не то, что промозглый бетонный ад, город опять заливает дождь и город
смотрит с плаката, ветер треплет плакат. выйдешь из кинотеатра, выплюнешь мат
с запахом кукурузы и кока-колы,
сжав в кулаке билет на киносеанс - на брюса, на каких-нибудь "суррогатов".
брюс говорит, что жизнь идёт мимо нас, мимо стайка девчонок пройдёт смеясь
и как же тут не поверить этому гаду.
впрочем, кино, конечно же, - ни при чём. осень промокшая - только виток новый.
оригами осени падает на плечо и ты думаешь, неужели и ты обречён
вот так неприкаянно падать листом кленовым.
устилать асфальт, после сгорать в костре, непременно найдя свой семилистный клевер.
небо сегодня свинцово, его обстрел слишком прицелен - промахи в ноль ангстрем,
а мизантропия - это не смерть, но последний левел.
это такая сказочка, мой дружок, - без героев, сюжета и внятного happy-end'а.
ты не бойся - спи, автор конечно лжёт, воздух прозрачен, а не безумно жёлт
от лампочки тусклой, кем-то подвешенной в небо.
Одинокая птица над полем кружит.
Догоревшее солнце уходит с небес.
Если шкура сера и клыки что ножи,
Не чести меня волком, стремящимся в лес.
Лопоухий щенок любит вкус молока,
А не крови, бегущей из порванных жил.
Если вздыблена шерсть, если страшен оскал,
Расспроси-ка сначала меня, как я жил.
Я в кромешной ночи, как в трясине, тонул,
Забывая, каков над землей небосвод.
Там я собственной крови с избытком хлебнул -
До чужой лишь потом докатился черед.
Я сидел на цепи и в капкан попадал,
Но к ярму привыкать не хотел и не мог.
И ошейника нет, чтобы я не сломал,
И цепи, чтобы мой задержала рывок.
Не бывает на свете тропы без конца
И следов, что навеки ушли в темноту.
И еще не бывает, чтобы я стервеца
Не настиг на тропе и не взял на лету.
Я бояться отвык голубого клинка
И стрелы с тетивы за четыре шага.
Я боюсь одного - умереть до прыжка,
Не услышав, как лопнет хребет у врага.
Вот бы где-нитьбудь в доме светил огонек,
Вот бы кто-нибудь ждал меня там, вдалеке...
Я бы спрятал клыки и улегся у ног.
Я б тихонько притронулся к детской щеке.
Я бы верно служил, и хранил, и берег -
Просто так, за любовь! - улыбнувшихся мне...
...Но не ждут, и по-прежнему путь одинок,
И охота завыть, вскинув морду к луне.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
