В этом тексте не будет ни вер, ни брожений, ни сюра,
эти буквы утятами сядут в тени камышей…
Все об августе пишут – видать, настоялась микстура
в ноль восьмом, отторгающем ту, что всех рыжих рыжей.
В те часы, что испанцы зовут горделиво сиестой,
в той кострящей небесной пропитке моих атмосфер,
я уйду воровать часть пространства, что любят невесты –
колыбель лыбединую, города древнего нерв.
Мой сентябрьский август, ты правишь руками loveстримов,
нежишь небом, примятым причёской, - ворованной, да..
Но капризное время стреляет минут холостыми,
под прохожими взглядами грустно трещит теснота.
Я ворую себя у заполненных графиков, чахлых
не-попыток укрыться в себя же – в непознанный грот…
Через тридцать минут раскалённая бровка причала,
засмущавшись, под нами подснежниками прорастёт.
Но погодных диффузий, наверное, мы не оценим –
всё сливается в август, застывший, как пёс в камышах.
…Через час нас достанут из нас холодящим пинцетом,
через вечность воришкам пришлют обналоженный штраф.
Но пока забулдыга-сентябрь сладко чмокает в дрёме,
и крепчает микстуры под грудью теплышка-пятно,
- время кормит консервами августа – кормит и кормит,
и не хочется знать, что за это – накроет ли штормом,
или просто река возмутится внезапной волной…
Еще не осень - так, едва-едва.
Ни опыта еще, ни мастерства.
Она еще разучивает гаммы.
Не вставлены еще вторые рамы,
и тополя бульвара за окном
еще монументальны, как скульптура.
Еще упруга их мускулатура,
но день-другой -
и все пойдет на спад,
проявится осенняя натура,
и, предваряя близкий листопад,
листва зашелестит, как партитура,
и дождь забарабанит невпопад
по клавишам,
и вся клавиатура
пойдет плясать под музыку дождя.
Но стихнет,
и немного погодя,
наклонностей опасных не скрывая,
бегом-бегом
по линии трамвая
помчится лист опавший,
отрывая
тройное сальто,
словно акробат.
И надпись 'Осторожно, листопад!',
неясную тревогу вызывая,
раскачиваться будет,
как набат,
внезапно загудевший на пожаре.
И тут мы впрямь увидим на бульваре
столбы огня.
Там будут листья жечь.
А листья будут падать,
будут падать,
и ровный звук,
таящийся в листве,
напомнит о прямом своем родстве
с известною шопеновской сонатой.
И тем не мене,
листья будут жечь.
Но дождик уже реже будет течь,
и листья будут медленней кружиться,
пока бульвар и вовсе обнажится,
и мы за ним увидим в глубине
фонарь
у театрального подъезда
на противоположной стороне,
и белый лист афиши на стене,
и профиль музыканта на афише.
И мы особо выделим слова,
где речь идет о нынешнем концерте
фортепианной музыки,
и в центре
стоит - ШОПЕН, СОНАТА No. 2.
И словно бы сквозь сон,
едва-едва
коснутся нас начальные аккорды
шопеновского траурного марша
и станут отдаляться,
повторяясь
вдали,
как позывные декабря.
И матовая лампа фонаря
затеплится свечением несмелым
и высветит афишу на стене.
Но тут уже повалит белым-белым,
повалит густо-густо
белым-белым,
но это уже - в полной тишине.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
