Открыли новый храм.
Большой, в нём купол в поднебесье
и прорези окошек как бойницы.
Стоишь внизу, стреляешь взглядом в небо –
и щёку подставляют облака,
не отвечая, как и нам велели.
Но прожигает взгляд с иконостаса –
присматриваюсь, силюсь рассмотреть,
кто там с мечом меня испепеляет.
Конечно! Александр Невский.
Он сразу понял, кто тут супротив.
А в маленькой, уютной церкви рядом
он к алтарю допущен не был…
Такие времена. Храм освящён -
Всемилостивый Спас.
Всемилостивый…
Казалось бы, мы к милости взываем,
надеемся: когда-то нас простят
за всё, за всё без исключений.
А Невский меч сжимает и глядит
сурово на шальную пацифистку.
И рядом с ним – Георгий на коне,
архангел Михаил – все с копьями в руках.
Не много ли орудий для убийства
на единицу площади икон?..
Так гранит покрывается наледью,
и стоят на земле холода, -
этот город, покрывшийся памятью,
я покинуть хочу навсегда.
Будет теплое пиво вокзальное,
будет облако над головой,
будет музыка очень печальная -
я навеки прощаюсь с тобой.
Больше неба, тепла, человечности.
Больше черного горя, поэт.
Ни к чему разговоры о вечности,
а точнее, о том, чего нет.
Это было над Камой крылатою,
сине-черною, именно там,
где беззубую песню бесплатную
пушкинистам кричал Мандельштам.
Уркаган, разбушлатившись, в тамбуре
выбивает окно кулаком
(как Григорьев, гуляющий в таборе)
и на стеклах стоит босиком.
Долго по полу кровь разливается.
Долго капает кровь с кулака.
А в отверстие небо врывается,
и лежат на башке облака.
Я родился - доселе не верится -
в лабиринте фабричных дворов
в той стране голубиной, что делится
тыщу лет на ментов и воров.
Потому уменьшительных суффиксов
не люблю, и когда постучат
и попросят с улыбкою уксуса,
я исполню желанье ребят.
Отвращенье домашние кофточки,
полки книжные, фото отца
вызывают у тех, кто, на корточки
сев, умеет сидеть до конца.
Свалка памяти: разное, разное.
Как сказал тот, кто умер уже,
безобразное - это прекрасное,
что не может вместиться в душе.
Слишком много всего не вмещается.
На вокзале стоят поезда -
ну, пора. Мальчик с мамой прощается.
Знать, забрили болезного. "Да
ты пиши хоть, сынуль, мы волнуемся".
На прощанье страшнее рассвет,
чем закат. Ну, давай поцелуемся!
Больше черного горя, поэт.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
