Душа просила перемен,
но так, чтоб телу не по роже.
Хотя и это перемены тоже,
Но с фонарем в новьё не гоже,
Другим путь освещают всё же,
ведь мы не оли… ли-гофрен?
Да... так. Хотим мы перемен!
Когда меняется быстрее, кричим:
"Не надо! Все вернуть!"
Мы были младше и добрее,
и светел был наш путь.
И мы почти постигли суть.
...Неправда.
Путь предначертан, не изменишь.
Запомнишь в сотый раз другим,
грязь отойдет в густые тени -
все вспомним, перепишем, сохраним.
...Уже неправду.
Вот перемен пронесся ветер.
Переписал, перелистав.
Те взрослые, что были дети,
статьи узнали и устав.
Наш путь тернист, но все же светел?
Нам светит... верная звезда?
Где правда?
...Со звездой ушла.
Душа просила: без измен,
без боли, без огласки громкой
позволь мне среди этих стен,
которые построил только,
покойно, не желая зла,
прожить-дожить, что там осталось?
Ведь наша жизнь - такая малость
на фоне переписи лет.
...Так нет?
Сожгли себя почти дотла,
Догнать сложнее, чем догнаться,
А переменам несть числа…
И нежелание меняться
нас превращает тихо в тлен -
Я принял смерть от перемен.
...Вот это… дзен…
Меня преследуют две-три случайных фразы,
Весь день твержу: печаль моя жирна...
О Боже, как жирны и синеглазы
Стрекозы смерти, как лазурь черна.
Где первородство? где счастливая повадка?
Где плавкий ястребок на самом дне очей?
Где вежество? где горькая украдка?
Где ясный стан? где прямизна речей,
Запутанных, как честные зигзаги
У конькобежца в пламень голубой, —
Морозный пух в железной крутят тяге,
С голуботвердой чокаясь рекой.
Ему солей трехъярусных растворы,
И мудрецов германских голоса,
И русских первенцев блистательные споры
Представились в полвека, в полчаса.
И вдруг открылась музыка в засаде,
Уже не хищницей лиясь из-под смычков,
Не ради слуха или неги ради,
Лиясь для мышц и бьющихся висков,
Лиясь для ласковой, только что снятой маски,
Для пальцев гипсовых, не держащих пера,
Для укрупненных губ, для укрепленной ласки
Крупнозернистого покоя и добра.
Дышали шуб меха, плечо к плечу теснилось,
Кипела киноварь здоровья, кровь и пот —
Сон в оболочке сна, внутри которой снилось
На полшага продвинуться вперед.
А посреди толпы стоял гравировальщик,
Готовясь перенесть на истинную медь
То, что обугливший бумагу рисовальщик
Лишь крохоборствуя успел запечатлеть.
Как будто я повис на собственных ресницах,
И созревающий и тянущийся весь, —
Доколе не сорвусь, разыгрываю в лицах
Единственное, что мы знаем днесь...
16 января 1934
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
