Все тихо здесь. Но все ль забыто…
Бескрылые, как страус, тени
От истлевающих софитов
Метались пламенно по сцене,
Прося всего одних минут,
Как в тупике вокзальных линий.
И в спешке слышал я, что тут
Она сережку обронила.
А та звенела и смолкала,
Как за утратой тень исхода.
Что от меня она бежала –
Нет, я не верю. Скажет кто-то -
У ног ее другой с цветами
И взгляд ее в пол-оборота
Скользит к другому. Но слезами
Она ни с ним. И небо кротко
В последнем отблеске софитов
Забудет смелый отпечаток.
В нем сшито то, что было сшито,
В нем свято то, что было свято,
В нем для двоих одна возможность,
По-прежнему неуловима,
Но в нем все можно, все же можно,
Посметь и обратить во имя...
Так снегом стылым и слежалым
Дается к следу вера зверю.
Что от меня она сбежала -
Не убеждайте, не поверю.
Чужого в предрешенном нет:
Там ночь во вьюжной увертюре,
Сережка на полу, как след,
И за стеной - как на гравюре -
Обняв руками скорбно ножки,
Она рыдает на бордюре
Не об утраченной сережке.
И стены пялятся в окно,
Уже по ней навек скучая.
Что отдано – то отдано.
Что не случилось – не случайно.
Еще скрежещет старый мир,
И мать еще о сыне плачет,
И обносившийся жуир
Еще последний смокинг прячет,
А уж над сетью невских вод,
Где тишь – ни шелеста, ни стука –
Всесветным заревом встает
Всепомрачающая скука.
Кривит зевотою уста
Трибуна, мечущего громы,
В извивах зыбкого хвоста
Струится сплетнею знакомой,
Пестрит мазками за окном,
Где мир, и Врангель, и Антанта,
И стынет масляным пятном
На бледном лике спекулянта.
Сегодня то же, что вчера,
И Невский тот же, что Ямская,
И на коне, взамен Петра,
Сидит чудовище, зевая.
А если поступью ночной
Идет прохожий торопливо,
В ограде Спаса на Сенной
Увидит он осьмое диво:
Там, к самой паперти оттерт
Волной космического духа,
Простонародный русский черт
Скулит, почесывая ухо.
1920
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
