Ты говоришь – выговорись, станет легче,
слово не лечит, если мается взаперти.
Я говорю – милая, слово теперь не лечит,
слово не значит, не стелется, не летит.
Эта эпоха – трансформер в посудной лавке,
визги сирены в библиотечном саду.
Броская мысль в новостном заголовке –
вовсе не то, что по тексту имелось ввиду.
Дело даже не в том, что язык как глина,
падок сверх меры на каждую блажь гончара.
Дело также не в том, что гончар – скотина,
псевдопереосмысливатель добра.
Дело, пожалуй, в нас, дело в нашей воле
жить понарошку, прикидываться тряпьём,
врать, потому что все врут, и уж тем более
врать, когда это маркетинговый приём.
Это уже не грех, это, считай, наука,
бог знает кем вплетённая в буквари.
Время быть в тренде, попробуй, ну-ка! –
Вкрадчивый голос в тыковке говорит. –
Вот райский сад за семью стенами,
кружево на исподнем, изысканный обертон,
бабки, безвиз, независимость временами,
шмот цвета хаки, экскурсия на Плутон.
Так под шумок расползаются швы Пангеи,
так Карфаген разрушается изнутри,
так Мона Лиза втихую из галереи
в частную лавочку лыжи вострит…
Ты улыбнёшься, и только тогда замечу,
как отпустило, как стало нежно жнивьё.
Благодарю, дорогая! И вправду – легче.
Всё обернётся! Прорвёмся! Живём!
