Развал. Провал. Свободы крики.
Нам обещали, она будет.
Но стали маленькими книги,
Поступки и любовь и люди.
От нас скрывали льды и мели,
С горы толкая наш корабль...
Ты вспомни, мы любить умели!
Мечтали строить дирижабли,
Что будут долетать до Марса!
И помня о Святой войне
И позабыв почти что Маркса,
Мы жили в праведной семье
В стране, где не велось о Боге,
Но было прежде и всего
Любовь и вера и дороги -
Все то, что было от Него.
И были дали, были выси
По фордевинду кораблю.
Большими были смысл и песни
И главным "я тебя люблю"!
Ты вспомни, мы любить умели!
Со вздоха, с мая и навечно…
Любили без чумы и хмеля!
Навеки первых своих женщин.
Учителей, врачей, соседей.
Ученых с тоннами идей.
Попутчиков (ведь, вместе едем).
Да просто, просто всех людей!
И за добром за малым этим
Род верящих сплоченных стран
И атеистов, словно дети,
Не знал, что есть большой обман.
Что из фальшивой пасти льется,
То губит честно, губит много.
Но правда в книгах остается,
В любви да в вере, и в дорогах.
Но книги тлеют только внешне.
И если Богом путь отлит,
То небо не случится меньше
Без не случившихся молитв.
Нет, мы все те же! Хрен да фиги
Тому, кто лезет в нашу кровь!
Все воскресает: смысл и книги,
Поступки, люди и любовь!
Все воскресает, коли божье.
И эти строки (сгинь же бес!)
За всех, кто не хрена не должен
Был, а все-таки воскрес!
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,
Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: — Господь вас спаси! —
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.
Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.
Ты знаешь, наверное, все-таки Родина —
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.
Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.
Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала: — Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.
«Мы вас подождем!» — говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!» — говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.
По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.
Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,
За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.
1941
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.