из цикла "По мотивам повести Л. Н. Толстого "Крейцерова соната""
Крейцерова соната. II часть. Андантэ.
«Музыка более высокое откровение, чем вся мудрость и философия. Кому открывается моя музыка, тот избавляется от всех тех бед, которые терзают души людей.»
Л.В.Бетховен
В преддверии небес
В немом посмертии, в молчании, величье.
И в трепете духовной нищеты
На каменной скамье кальцитно-млечной
В беленом льне, в лучах седин, босой
Сидел Лев Николаевич Толстой.
Под сводом призрачным, открытым для бесед
Иль встреч подлунных, одиноких бдений.
Здесь побывали раб любви и гений,
И горький пленник суетных побед.
Колонны цвета перл, слоновой кости
В просвет впускают тени. Входят гости.
И с каждым призраком своих живых творений
Он видится. Проходят чередой
И вновь уходят за порог, вовне.
И птицы легкой пенье в вышине
Сопровождает их. Его душа
Несет туда одно лишь вопрошанье,
И длится долгое немое ожиданье.
И вот грядет, спускается с небес
Издалека, подобно облачку, все ближе,
Меняясь очертаньем, возростая…
И вот уж туча, полная грозой
Надвинулась. И будто ею соткан,
Явился образ. И вошел. И сел.
И руку протянул, но в тот же миг отдернул.
Он был порывист, мрачен. Мелким дерном
Иль оспою покрытое лицо.
Глаза его – как мрак глубин подводных
Теплом и мукой источали влагу
Бездонных чувств, неукротимых нот.
Во фраке и муслиновом платке
И с дирижерской палочкой в руке,
Ушедший в мир иной, безгрешен и духовен,
Теперь сидел пред ним
Сам Людвиг Ван Бетховен.
Он помолчал и тихо произнес:
- Меня не ждали Вы? Но видят небеса
Есть место, где чужие голоса,
Минуя время, вторят в такт друг другу.
Иным бы я теперь не подал руку!
Но воля Ваша, сами виноваты:
Не взяв мотива Крейцера сонаты,
Меня б не вызвали. Я должен дать ответ.
В России музыкант или поэт,
Иль граф, иль князь – душой взыскуют Бога.
И по сему, мы вместе у порога,
И доброты я не забуду той.
Голицын, Разумовский и Толстой
Меня признали.
Мной был признан Гете.
Но в час страданий не подал руки.
Его простил давно за терпкое вино
Страданий Эгмунта. Довольно с тем.
Но вы!
Отдать на поругание толпы
Трудами сердца вызванные звуки!
Мое анданте, чистый ясный свет!
Игру созвучий, что в своем обличье
Скрывают лик возлюбленной одной –
Мелодии, неузнанной при жизни,
Влекущей нас веселою игрой,
Теплом и обещаньем вечной встречи.
Неужто не любила вас София?
Ах, да…Танеев. Он мой ученик
И Баха. Вы не любите его.
А жаль, ведь он постиг секрет той речи,
Что Духом продиктована. Пропорций,
Способных умалить озноб и жар
И подлого отчаянья пожар,
И ревности слепое помраченье.
Признаться, сам в минуты раздраженья
Испепелить иную был бы рад
За это небреженье и разврат,
Что подают под соусом заботы!
О, да, я мог возненавидеть их,
Когда моя кухарка подавала
Свой неуклюжий сатанинский суп.
Я изготовить смог бы это блюдо,
Лишь набросав нарочно, как попало
Басы, тромбоны, острых пиццикато –
У публики бы было несваренье!
Но видит Бог, я в это же мгновенье
Готов бы был принять смертельный яд
С ладони юной Джулии Гвиччарди.
Но вы – художник слова. Смысла ради
Заметил между прочим я – Любовь
Есть имя женское. Помыслите, едва ль
Иное чувству подобает имя.
И речь двоих…Как скрипка и рояль…
Постойте, что за тема! –
Он вскочил,
Разрезал воздух дирижерским жестом
И заметался в муках родовых,
Мотивы фуги громко распевая.
Разверзлось небо. Туча грозовая
Исторгла вспышку света. Сжав кулак,
Он погрозил ей. Лев перекрестился.
Он мирен был и тих. В душе молился.
Тень Позднышева выросла, дрожа,
Завидев гостя, встала у порога
И вновь исчезла.
Людвиг продолжал:
- Бывало, что и я страдал напрасно.
Фальшивый тон, нестройная игра.
Случайных душ случайное созвучье.
Но подносили важно доктора
Мне адские смертельные примочки.
Их извиняет разве тот лишь случай,
Что вверено им тело. Не душа!
И, ею жив, ищу вторую часть ,
Без устали внимая мерным тонам,
И бесконечно чуток к тишине,
Я знаю, что звучит она во мне
Касаньем трепетным, как дуновеньем ветра
И трелями подлунными цикад
Влечет к себе. Я ей безмерно рад.
И музыка дошла. Отмерив такты,
Бетховен вышел. Отзвуки сонаты
Слезою чистой с нотного листа
Струились.
И естественна, проста
К ногам босым приникла Красота.
Душе – врата небесные открылись.
Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
Между выцветших линий
на асфальт упаду.
И душа, неустанно
поспешая во тьму,
промелькнет над мостами
в петроградском дыму,
и апрельская морось,
над затылком снежок,
и услышу я голос:
- До свиданья, дружок.
И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой -
словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.
1962
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
