Ночью с руки покормлю облака,
небо поглажу по бархатной спинке.
Лунный рогалик - на две половинки,
мне и тебе.
Подожди, не макай
в чашку с бессонницей. Просто смотри
на половинки, увидится слово
«мы» - без помарок. Как будто не сломан
карточный домик, и в солнечный Рим,
созданный нами, дорога ровней.
Если навстречу. А если по встречке...
Милый мой, глупый, слепой человечек,
как же ты долго идёшь не ко мне!
Нам ничего не дано изменить,
в реку войти не получится дважды.
Перегрузили кораблик бумажный
наших невстреч неподъемные дни.
Ночью с руки покормлю облака,
небо поглажу по бархатной спинке.
Лунный рогалик - на две половинки
мне и тебе...
Отпускай.
Спать, рождественский гусь,
отвернувшись к стене,
с темнотой на спине,
разжигая, как искорки бус,
свой хрусталик во сне.
Ни волхвов, ни осла,
ни звезды, ни пурги,
что младенца от смерти спасла,
расходясь, как круги
от удара весла.
Расходясь будто нимб
в шумной чаще лесной
к белым платьицам нимф,
и зимой, и весной
разрезать белизной
ленты вздувшихся лимф
за больничной стеной.
Спи, рождественский гусь.
Засыпай поскорей.
Сновидений не трусь
между двух батарей,
между яблок и слив
два крыла расстелив,
головой в сельдерей.
Это песня сверчка
в красном плинтусе тут,
словно пенье большого смычка,
ибо звуки растут,
как сверканье зрачка
сквозь большой институт.
"Спать, рождественский гусь,
потому что боюсь
клюва - возле стены
в облаках простыни,
рядом с плинтусом тут,
где рулады растут,
где я громко пою
эту песню мою".
Нимб пускает круги
наподобье пурги,
друг за другом вослед
за две тысячи лет,
достигая ума,
как двойная зима:
вроде зимних долин
край, где царь - инсулин.
Здесь, в палате шестой,
встав на страшный постой
в белом царстве спрятанных лиц,
ночь белеет ключом
пополам с главврачом
ужас тел от больниц,
облаков - от глазниц,
насекомых - от птиц.
январь 1964
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
