*
к сентябрю за окном вырос дом
по привычке смотрю на холмы у горизонта
собственно дом явление временное
*
после безоглядно транжирившей червонцы осени
всегда падение на самое дно серого неба
откуда прекрасно видны серые утки рисующие круги на серой воде озера
*
когда Бог создаст человека наконец-то наступит воскресенье
что же мы тогда будем делать
неужели опять динозавров
*
я и Бог – это уже вселенское одиночество
*
человечество упорно создает големов
не могу сказать что это плохо закончится
с точки зрения голема все будет хорошо быстро и небольно
*
религия всегда колодки на ногах Икара
не соревнуйся с Богом человечество
сгоришь
*
наконец-то в моде несовременность
*
из тумана выплыло дерево и протянуло ветку
хотела ее пожать но не нашла рук
*
ночные разговоры отгоняют окружающую тишину
между тем она съела всех собеседников
а я продолжаю ей бросать слова
на которых уже слишком мало мяса
Зеркало
увидела маму в прихожей
а это я
Снег
черные прописи леса
за полдня успеваешь прочитать одно слово «отчаяние»
к закату протянутые ветки выпросили у неба снежинок
теперь это уютное отчаяние
Прекрасная бесполезность
А. К.
разыскивать себя – как ловить время в пруду лягушек
всплеск – и отражение облака в тишине
все конечно зависит от погоды
стихи как отпечатки пальцев
но ты уже поменял руки
где бы ты ни был там тебя уже не поймаешь
в конце концов только время кого-то убьет
кого не жалко
он оступился на краю могилы
В камне
оставить один разбитый город на память
чтобы не переписывали
Побег
Проснуться бы, проснуться бы,
Пусть как-то сам собой
Мой сон в мое отсутствие
Гуляет не со мной.
Сидеть бы где-то в вечности
На берегу реки,
Где боги человечнее,
Ленивей дураки.
Ловить богов за бороды
И спрашивать ответ,
С чего бы жить так здорово
И сна дурного нет?
С дурацким выражением
На розовом лице
Пытать бы объяснения
С проспавшихся в конце.
А рожи всё достойные,
Молочная река…
Эх, времена застойные,
Простите дурака.
Руки замерзают на морозе
Руки замерзают на морозе.
Не кусайся, ветер, я не злая.
Кто-то нас с тобой сегодня бросил,
Ну давай каштаны погоняем.
Научи меня скулить под дверью,
Просто потому, что непогода,
Потому, что вымочила перья
И охрипла черная свобода.
Кто нас встретит, если не вороны?
Всю охапку этих листьев брось им.
Под ногами золото короны,
Замерзают руки, злая осень.
Прото
М. П.
Не хочу я разговора,
Мне не нужен разговор.
Больше черного простора,
Выше белых шапок гор –
То, что дышит, не сияя,
Нет, не любит, но зовет,
То, что знает, что я знаю,
И смотреть в себя дает.
В бездны вечное начало,
Где не жаль ни мне, ни ей –
Где бесстрашья будет мало –
Ни вселенных, ни людей.
И ни слова и ни звука,
Только звезд водоворот.
Что ей вера, что наука?
Всё – полет, полет, полет!
* * *
Если звезды – это слезы,
Покатившиеся в небо…
Как сказал однажды ребе,
Слишком плохо быть серьезным.
Он и сам из смеси местной,
Прятал смех куда-то в пейсы.
Звезды – это эдельвейсы
Над зигующей Одессой.
Перчатка
Что бы только постояльцы:
Побыл, вышел и – пока!
Мы перчаточные пальцы,
Где же, собственно, рука?
Чье желанье исполняет
Выводитель этих строк?
Пустота потом такая,
Словно руку вынул Бог.
Ах, душа! Ах, оболочка! –
Всё повесишь на крючки.
Тут пора поставить точку.
И ни пальцев, ни руки.
Цыгане
Цыгане вороны кричат у окна,
Воруют бессмертную душу.
Но вечность бродяжьей душе не нужна,
Как крест неподъемный не нужен.
Их черное «кар» на свободу летит,
Огромными крыльями машет.
И кажется, нет ничего впереди –
И к лучшему, кажется даже.
Несись за их криком в морозную даль
На крыльях, капризная штука, –
Там древнего солнца сверкает медаль
И птицы торопят друг друга.
А вечность ревнивая взмах сохранит
И миг в безмятежном покое,
Где белым дыханьем ее не убит
Отпущенный в небо землею.
Тень
Звала тебя, а ты не приходил.
И правда, дух, что мог ты мне ответить,
Блуждающий как тень среди могил?
Но даже среди них играют дети.
Им наплевать, они защищены
Своей игрой, своей особой верой,
Они не слышат этой тишины
И рвут цветы у ног старухи в сером.
Им смерть скучна нечестною игрой,
Ей не подняться после слов «я умер»,
Она в кругу смеющихся изгой
И за столом азартных бледный шулер.
И правда, дух, ты оттого незрим,
Что, глядя на тебя, увял любой бы.
И на краю мы всё еще хотим
И красных роз, и музыки запойной.
Рассвет
Казалось бы, ну что ворона? –
Что нет ее, что есть она.
А это птичья оборона,
Зевнешь – и хлынет тишина
Из всех щелей и закоулков.
Тут крик летит над головой,
И ты выходишь на прогулку,
Слегка примятый, но живой,
В пути обдумывая чудо,
Спасенный, как почти что Рим.
И вечный «кар» гремит повсюду
Над спящим городом моим.
Наташка. опять стописят перлов в одной публикации.. так, как ты, не пишет в принципе никто. и практически каждая строфа- шедевр. как тебе это удается? типо, проснулась, клубок шедевров размотала, и последних кучу прямо в ленту? неэкономная ты))) уже поодиночке баллов набрала б ох..лиарды.
впрочем, о чем это я. Стихи твои волшебны и неподражаемы, спасибо, что вернулась. навеки твоя я.
Ириш)) всё немного наоборот, но все равно жутко приятно
Решетория как раз потому, что здесь не нужно ходить парадом, когда думаешь уже ничего не писать
это из того, что набралось самотеком, ну, оно всегда где-то по капле натекает, может, что-то и выживет, пока черновик
рада тебе очень
Блистательно! Особенно отмечу первую часть, где одно-двух-трёх-стишия. Восторг. Особенно про дом и холмы. Настолько это мне близко)
Большое спасибо!
Спасибо, неожиданно про дом и холмы - мне-то тоже близко), но все время хотела его убрать как несущественный. Теперь оставлю.
ПС песню, конечно, слушала, потому и отзыв не заржавел)
Видите ли, для нашего города это ОЧЕНЬ актуальная тема. Так что прямо философически и в тачку. То есть в тыкву. То бишь в точку)
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Здесь когда-то ты жила, старшеклассницей была,
А сравнительно недавно своевольно умерла.
Как, наверное, должна скверно тикать тишина,
Если женщине-красавице жизнь стала не мила.
Уроженец здешних мест, средних лет, таков, как есть,
Ради холода спинного навещаю твой подъезд.
Что ли роз на все возьму, на кладбище отвезу,
Уроню, как это водится, нетрезвую слезу...
Я ль не лез в окно к тебе из ревности, по злобе
По гремучей водосточной к небу задранной трубе?
Хорошо быть молодым, молодым и пьяным в дым —
Четверть века, четверть века зряшным подвигам моим!
Голосом, разрезом глаз с толку сбит в толпе не раз,
Я всегда обознавался, не ошибся лишь сейчас,
Не ослышался — мертва. Пошла кругом голова.
Не любила меня отроду, но ты была жива.
Кто б на ножки поднялся, в дно головкой уперся,
Поднатужился, чтоб разом смерть была, да вышла вся!
Воскресать так воскресать! Встали в рост отец и мать.
Друг Сопровский оживает, подбивает выпивать.
Мы «андроповки» берем, что-то первая колом —
Комом в горле, слуцким слогом да частушечным стихом.
Так от радости пьяны, гибелью опалены,
В черно-белой кинохронике вертаются с войны.
Нарастает стук колес, и душа идет вразнос.
На вокзале марш играют — слепнет музыка от слез.
Вот и ты — одна из них. Мельком видишь нас двоих,
Кратко на фиг посылаешь обожателей своих.
Вижу я сквозь толчею тебя прежнюю, ничью,
Уходящую безмолвно прямо в молодость твою.
Ну, иди себе, иди. Все плохое позади.
И отныне, надо думать, хорошее впереди.
Как в былые времена, встань у школьного окна.
Имя, девичью фамилию выговорит тишина.
1997
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.