Ветер ломает крылья
иссиня-сизой зари,
дует в глубокие брыли,
морщит кожей рубли.
Держишь помятые знаки,
ждёшь, когда время Ч
вольёт алкоголь в Исаакий,
и станешь весёлым вааще…
взлетишь кистепёрой рыбой
над ужасом синей тоски
и будешь талантливой глыбой
сильнее и выше трески
лететь и играть вдохновенно
марш козлоногих сатир...
Ах, бренно, всё старо и бренно,
и льётся в одно —
в сортир.
Но рыбам не писан сценарий
на суше из синей икры,
время — мой серпентарий,
тело — мой бригадир.
