Всякий, кто вместо одного колоса или одного стебля травы сумеет вырастить на
том же поле два, окажет человечеству и своей родине большую услугу, чем все
политики, взятые вместе
Работая, мастер высовывал язык,
испытующе прищуривал глаза,
сразу же отмечал красивыми штемпелями,
где потом понадобятся медные болты,
где какие-то брусья нужно будет прорезать и соединить
друг с другом
«ласточкиным хвостом»
Ханс Хенни Янн
и тянется колено
ни к удару
ни к молитве
из рук любимой
единственное, что меня сейчас беспокоит
это как вынырнуть из этого Рая…
именно райского
равноденствия
равных сил
ревности перед будущим
разумнее кишки
ровности прошлого
ранимо в которое уже нет дороги
без гор и холмов
как-то понятно
что станет дождём в дождь
перекроет его ляжками
сожмёт
поцелуй из глины
выгрызет
слезу
плач
рыдание, радание неваляшки
что платье с себя сольёт
в охапку все магазинчики
площадь
дорогу
и подарит как самый невинный сомелье
этот букет восставшего желания
быть вместе
как африканские дети
слоны верности
своей земле
без репетиций на шахматной голове
шах, мат и мать перед Господом с колен подымет
в одеждах ещё большей верности
без жонглирования опытами мести
и вольлицая женщина взрастёт
вольная без бояза верности
ничего не ожидающая давно
никого не встречающая под давность
васильковая свежесть и яркая злость
вот что увидит поэт под своею тельняшкой
на своей стороне чертежа,
незаконченной милой вселенной
прикословная
ибо новые духовения ветра
Дунаи волн океанских
и спокойствия лингвистических парабол
откроют миру красоту не эффективную
простоту не от слова душу утяжеляющего
а позицию последней
в деле жалящем обе стороны
факты возвращения
в Отчейи взгляды
боже, храни это их свидание
как свою самую поломанную игрушку
далеко-далеко в шкафу
лишенную пыли
сарказма
саркофага
последовательней за смерть
храни от добра подальше
в основании веера
теряющего ленту конвеера
наконец-ооо... волчицам, возможно в пример
хоть что-то будет отдано
природе… предано… верховно...
и против всякого права
не блестя над законом, знаком, змеем, знакомством
чуть понятным
без лика, нимба,
стремлением к фате, фатуму, фонарю
в тенях абсурда — не театрального подъёмника вместо лестницы
в постоянных «менях» одной роли на другую толику
и под последней понимая лишь волику -
без мысли о том, куда же смотрят Дантовы круги
без мыла и верёвки прощённых
простив и момент, поток, сознание, хаос, но опять
не выйдя к «Восвояси»
это так прескребно внутри
что сами сусеки затевают революцию
Восвояси!
и бывало умрут на двоих
прогонят хирурга
чтоб грудь не зашил
чтоб память сплошная
не утешила
иначе думающих о причинах
в сердце — в сердце вся соль и радость
дом и воля
сахар без приумножения в пудру
пустое лицо и ошмётки косметики не на «вес ах...»
патриции против наций
родоначальники против грандо плебеев
ночи против начал
где человек не ночевал
какое же чудное слево, явление слива предвзятости в океан
зоны продуктовой
но не отвечающие ни на какие вопросы
даже на те которых нет
в поэзии, в искусстве, как и в деле Творца ведь главное
она
не та что не грешит, а та, которая без греха да властвует
над своим животом и животностью
не воспринимая никоим глазом
жертвенности жизни
или жизни железа -
на плечах несёт птиц...
она
что не встречается в переулке
встречает почтальона
вскрывая конверт,
заменяя - дрожа о счастье
эрос, эрекцию, эритроциты
весёлым лептоцефалом
зевотой
Зевсой! За всё
что обязано произойти
чтобы нырнуть до остатка
что дотронуться всё-таки до тризны
отчизны, Господа
ещё капризного
разжать тиски оракула
петь как говоришь, как разговаривала бы…
в будний град
и это ты
и с этим не всё можно, не про всё…
тишина существеннее кожи
вершина
пусть не острей целостности
но что-то должно отдалять от боли
без младенцев, иных малодушных душителей, без маски на сиськах -
всё будет в груди и из неё…
ребро любимого обняв — свет взбудит и всё, что окружает…
свет плена иной нежности
не высшей расы
что не укажет на промежуток выхода -
входа в жидкую пластмассу
не зная кто он на самом деле
этот всеми изыскиваемый Бог
вихрь соблазна и блазнь итожества
любимый больше кем-то, чем сама может испытать
любовь в себе
а тут всё просто, без судьбы…
за то, чего никто не видит, полюбовно к катастрофе
уносит чумной мореход
знаю, без абьюза уверенности - он создал нечто
на самом теле
— ничто…
каторгу ничего
и вот оно удивляется
вертит в руках вёсла, скрижали
без трения и скрипа
вмуровывает себя в новые самомнения
но старые выражения
и ночь радости проходит
его светлость день молчит
вместо рукописей горят отчёты
ощущений, поведения, здравия
человек горит!
а вокруг всё возносит руки от ведьмы на костре
а когда сгорит, сука — руки прицельно вниз — и…
о, великое таинство!
и страх - не от боязни болезнь -
не измазаться спермой от одуванчика в монашеском платье -
умозаключает и её в животик
продолжает гнобить
гностить
для пособников Анатомии, что исчерпали в себе силы сказки
первобытной
впервые честной
чистой
как лапка ели не дрожащая под кучкой снега
как мёд с подснежника
как любовь, что не пропьёшь, не пропоёшь -
делаешь с музыкой
и к слову, что-то…
даже на высоте — покой, твёрдость, скольжение
что вниз несётся...
понимание
и подарок
обречённым
пытаясь выключить животность?!
только так
так и только свобода пожирает свободу
ни космос, ни глубина, ни тем более плоды или ядра
огненные
и так это трогает
так трогательным
становится каждый момент
когда понимаешь, что ты не прозвещён
ни расколом государства, ни из досок трухлявых вымощенным
помостом для маститых носителей словной духовности
словно духовности в скандалах от Поэзии
или от какой-то великой старушки
что просто жить хотела
а ведь всё бактериально…
даже Слово
даже «батарейка»
даже самый изощренный гений не плюнет в лицо своему гену -
всё бактериальное - взросло!
без «категорий над, под, без и где-то»
с одной крошечкой ВОЗЛЕ
с одной не крашенной Пасхой — в узле
в узде не с лошадью для воли монастырской
не в башне как в улье
и хлеба, и муки, и вождяления возле
на открытия иные, сыскрытых кромешностей
кромок без сословий, согласований, согласия
чтобы прийти хоть к каким-то погрешностям
чтобы оправдаться
чтобы оправдать
опоясаться
опасаться
за жизнь фронта, франта -
не фантазии
но только так и смертны обезжиренные принцессы
без четности своего индивида, уникальности -
удивительной мысли
что вся в меду… и ни одной пчелы вокруг
цветки лихо опрокинули сари
и отяжелеют его слезами, и больше времени от этого
больше времени выделить нам
сараи подтянулись, выпрямились
спрятали трубы, рыбу что в них сушится -
радость, которая сокрушает рыбака
чтобы не восхотел мёртвой
рыбы по воде идущей
не восхохотал
от вони
так и я не слухгасен
когда поёт каждая твоя не спровоцированная суддома
вздрагивание ягодки к ветке
когда от бешенства лирики клавесин исходит из гордости
рояля
музыкального инструмента
а последний
тускнеет под твоими пальцами
разлагается
на черешню и косточки
а сок, что по ногам как та кровь девственницы -
сияет
и сияние это заразно, и передаётся по наследству…
не брошенным пиджаком на стуле
не грязными руками добавленной стоимости
скромностью подсказки быть подсказанной
достойному
эксперименту
???
в такую мирнуту со смыслом, мгновение
забытого выщеголеного казнокрадства, праздности
создания пирамиды Бухгалтерии -
гордынно забываешь ещё больше
да горб нарастает
но красота не для, ни до старости -
не останавливаешься
поешь!
и предохраняется
предотвращается
и кончается красота Ноя -
на берегу…
- на… берегу… бигуди и соль… не успела
когда убегала…
но теперь впереди -
не романа, джаза, кокаина — долгая дорога с дорогими тряпками -
этот песок, что вернулся
затаив свет в солнечных часах
для всех начальников ночи
чтобы ослеплены были
перед источником духа…
на песке из камня
что исключил из себя дар строить и считать…
обрекнувшись, обернувшись, заисточая ветви вечернего костра
и вульгарные, вольготные, смычки скрипки
от девочки пай
с корнями глаз папы своего
и волны — не волнуются
кувыркаются
к увы не возвращаются…
и это мой, умиляющий армагеддон
когда управление бывшей энергией, империей, квантом Канта -
кварталом беспризорников, безпризывников -
отдано слабонервным… -
искренние знают свою семью.
и не лежат у ворот
ворота им веером из мечей
сон переворачивают на другой бочок
как ты… моё Марокко, молоко, менталитет
красноречивее любых снов
мечетей
краснодуховнее
во славу вины, стыда, крови бесстрашия -
человечности
не оставившей за собой ни витрувианского знака,
ни викторианской эпопы
всё то ветрено
вытираемое
иным мелом на чёрном учебнике
уже не тот порядок-парадокс
чтоб дети от сажи трубы чистили
от вас
не истерикконские
обретут власть
чистить вагинальные засосы, заносы, занозы
там, в прекрасной подъисподней, вместо
управления - умиление лопатой кочегара в руки возьмут
и умимолётности не избежать
не сбежать от этого чадовека, чудовека
уже там, поцелованного своей возлюбленной -
природой — преродовой — под родительское дерево
воздух потечёт, а не вода…
сошедший с гор старик, без хвастовства
и наконец-то научит всех дышать! даже под водой
но главное, под любимой
без кожи
генетического кода
современных модных кед
не вычтет и секретное здоровомыслие
и необходимость единственного Министерства здравниц
и зачатие иных частиц
и появление души как таковой
в роскоши своих тупиков
так как будет не закон и его подрядчик
как и вен чаяния души, той, что через поведение - психология
и духа не будет,
что раба заставляет поднять костыль выше психа
выйдут разведя руками
шокирующую действительность
и всё то, что поле не зеленит звуками
злату не дарит сердце
освобождая волю
от способности быть -
но не быть голосу
не голосуююю!
забывается жизнь Юкио Мисима
не талант
не автограф
ни возвышенность
спокойствия
взгляда
на расцвет
страны восходящего Солнца
слова не теряя
и больше не извлекаю из корня -
возвожу
не из мрамора -
обделяя лишним -
под походку богини -
книги святые, чтоб не очистила — нет, дополнила…
историю — источением!!!
исторчением клина птичьего
ствола
дерева, пирамиды, колпака клоуна, конуса
мороженого на палочке
после парочки святых переворотов возлюбленного
до небес, к возвращению геометрии
на кривые кривых -
мягкости амплитуды…
от подлеца и Маргариты — к маленькому принцу!
это сверх производства скорости
вовлечения в дыхание
дыхания силы
не мажорной ногой до днища глаза-газа
и руки не золотые, ни руны
и возможно жизнью исчернены
но за всё чтобы ни брался -
счастлив…
фибоначчив!
даже если так и не принято говорить...
стать хозяином, великим рабом среди таких же великих -
чтоб от земли, что от нас черна — не касалась красота белого...
теперь смотрю настоящее, не пелевинское кино…
хоть оно и реально отражало суть трагедии сюжета
и героев, героев в сюжете
последнего
в консервной банке
ледника
так и получается:
правду — дают...
истину — покупают…
и слышу теперь как мужская хромосома не застёгивает ширинку
а женский нейрон не трещит из швов
и приветствуют друг друга,
и находят в друг друге свои призвания,
и из «друг друга» уже признают свои ошибки
и продолжают ошибаться не унывая
а доходя до критической точки
не лезут в бочку отчётливости -
чеканят иную милость
губы об губи!
как Филадельфия не офольговуется, и не становится сыром
а сыр не издевается над вороной
а всё вместе — не убивает аленького монстра
так как и мы гордо
обзываем себя также монстрами ещё большими
и продолжаем дальше так называться
и умираем, и на внутренней стороне кишки гроба
большими буквами продолжая:
«это МОЙ ОСТРОВ»
и обнимание этого
на том же уровне
без субподрядчиков
этого золотого рассечения брови
во сне золотого соединения -
в насвежо липкие превращаются твои
вновь и внырь
опавшие листья
новые возможности сухожилий
ниже подрясных наблюдений
нервные расширения
высоты
пусты люди
в попытках скомпрометировать
прекрасные лодочки
на которых уплываем
с каждым возникновением
бытия в моменте
его тонкостях лилий метлы
и это словно пчёлы из мёда
опять, опять подальше
ближе к эротическому таинству звёзд
между Землёй и косами Вселенной
средь сыпучих земель, змей и плачущей
надежды
профессионального разведчика -
опустотель правит шикарнее флюида, эфира, сферы
высасывающей влияние
где главное, колышется после стихотворения
закрывает книгу, целуя переплёт, обложку
название, поддерживая слезу автора
языком
нового сценария
суда над Иисусом, где Пилата заменяет китайский Император
и много-много птиц над городом-храмом достойных мечей
миниатюрных огней, душ — крестьянских смертей
и не убегают
безумнейшие начертания
не выгорают
эскизы
той, ради кого
все эти когти между массой и броскостью
в оченятки
чтобы восплодить
не возрождая, ни восстанавливая
ни капли справедливости,
смирения -
пропащие это сумерки…
пропавшие из виду
провалившиеся
под проволоку
энергии
а ты стратег приходить вовремя
и раздеваться
не задевая
веру, стрелы часов, менструальный подъём камня -
не цирк, а постановку танца
для сброшенной экипировки бойца
освободительной армии
яблони
не обдавая эти хрустящие мягкости кипятком -
стесняться её удел
и не пик могущества хрустальных движений на пятках
как каждая скульптура, которая дальше,
только не массами будет окрашена
в мрамор
под амуром имени твоего
молчания
и этот крик, этот Родос, сад, феерия, величие
нами поднятого с обочины трассы
«Стежки по коже в нас выпрямлении к поцелую»
обогатит тени наши
зубовью
и тогда все
безумные идеи
планы внимания
вовлекаемые субъекты
преданные и самоотверженные враги
и поклонники
согнутся при «Ежедневных не испражнениях женщины»
и так выгнутые в большее лоно -
лес, выращенный неподдельной лаской самого глаза-зрелища -
благочестиво станцуют несгинку
и титанами антиохии от крамолы увиденного
наконец-таки станут не прозябаемыми родителями
совершенства падения к очевидному
настолько насыщенному
преопределением
будущего
что его не придётся объяснять даже обезьяне
что всё, что до этого варилось человеком в своём походном котелке -
останется только шумом
лотереей, разыгрывающей эхо
по поводу своей ненадобности
свершившемуся свету
и так, в спокойствии нового Пути, произнесён будет
впервые правильный «аминь»
не «Цинь — тавра» с рук художника
не напасть цинга на холсты-справки докторские,
не ассоциативная младенческая побрякушка - «а мне?!...»
«воїн щирий не народбився -
був
ні воскрешалася з ним ніяка інша істота -
була
і буде в них найкращий сон-почув...
вже знаний початок
але початківець не сірих звань... нових абсурдів — годі!
ніщо так в житті зараз не потребує змін, як
ПІН-код любові
не перехід в інший поетичний PEN-клуб
саме “Правда. Істина. Неймовірність” якості іншої болі
повинна справдитись
на піку веселки
на самій
верховині
звідкіль більш нікуди дивитись
та й немає звітів низов’ю
“Покер. Вакуум. Загублений
математик — художник
та інший диригент гопака...”
та звабливе страждання
залишає себе ж у заповіті...
але не беремо чужого — історія не зобов’язує
залишатись в історії...” -
няньчиним не божественно, а собственноглазого тихомира
от Творца ни свято таинств, ни святотатства...
от мужества не только выдерживать в руках оружие,
но и держать слово про то, что он «ТА ТО...»
хранитель исключительно того, что сотворила его женщина
его людимка среди всех чёрных людей в темноте
свет на свету, подсвечивающий ему куда не прогонять, а посылать
воинства своих лучей
и жернова поэзии
японской
американской
русской -
и киевский торт на лицах
на свадьбе души и духа
божественных аборигенов
своей нечаянной власти
быть вместе
без всякой политики-причащения
без разгулов мести за возможное бессилие
ибо теперь всё может
быть и терпеть
терпеть и выть
выть и не вить подлых монет
железно радоваться
радовать своё предназначение -
служить миру
мирно улаживать в топку своё сложение личностей разных
полено к полену — и не умирать оскорблёнными
измученными отсутствием скандалов -
так как умирает брошенный труп не добитый самкой богомола
жопка философии к жопе жричества
а не задница к заднице да во внутрь одно перило-парило
солнечной лестьницы
под овации спорного режиссёра порно
графитного суицида в карандаше
тогда как искусство — не требует жертв, искусству необходим огонь
во спасение парнасского Олимпа
вавилонского Вифлеема
единого храма
Адама и Евы, голышом переплывшим Стикс
и их улыбке Солнцу, что их сопровождало
не теряя ни капли наглости
так и мы с тобой, да не возропщет время
разыщем могилу Бога
и перезахороним его по-человечески
бок-о-бок
со своими высотами, тенями, новыми трусами в старинном комоде
времён Людовика шестнадцатого
бондианами
другими погонями
вместо чтения Ильфа и Петрова
и подражания
подорожания только лишь собственной стоимости
вместо за шею цепляющейся ценности
вместо сочинений на тему: «Как я потерял своё лето»
и не возможности объяснить сие девственное невежество
и развитие его безбрежного ложа
усугубление безупречное
в более удручающий разрыв мозга после
от ручейка подальше
экстаз
в формах злых метаморфоз учителя по литературе
всея здравниц поплавков и лечебниц от схвативших кондратиев
от раздетых девок и капитализации зрелищ
Окстись поэт, в жизни всё надо переформатировать
к исходному коду комы…
не страдай поэт!
поэзируй созданию
боженственной леди
льдинке
ледника
а после
только после возможна красота, а не очередная высотка
вместе скопления рыб, что всплыли посмотреть на нас
чистых, без гримас
так себе
сами себе ирреальность и граждане
но любящие
дарящие
и принимающие
всё
что связано с нашей великолепной Судьбой уже сегодня…
ведь счастье не требует ополчений
Амур. Амир. Аморе…
Не приходил. Не подсматривал. Не пожалел.
Любил.
Жизнь.
ДМИТРИЙ САДЧЕНКО-Этот автор мне очень
нравится и редкость, когда в аналлах поэзии
встречаешь раскошное понимание сути,
"распускаешь" лит-язык до "Неприличия" неузнаваемости тормозить близ дома очередной ведьмы, что предлагая конфетку лжи и графо-онанизма хочет
ВЫЧЕРКНУТЬ С ТЕБЯ ДАЖЕ
МЫСЛЬ О НУЖНОСТИ ЛОМАТЬ СТРУКТУРАЛЬНЫЕ БРЕДНИ
пишущих как велика страсть любви,
хоть да убавляется зараза после оргазма, чья
"поэзия" начинается с себя и опорожняется на личных
ляжках любви...
Литература должна помогать Велико-Вселенской
Любви, Покою, Осознаванию и Пониманию любыми
Возможными путами Любви не имеющей отношений
к нижным сегментам тела...Литература и
Особенно Великий язык Русского Синтаксиса
может ЗАЧИСТИЬ ОГРОМНЫЕ МАССИВЫ КОСНОЯЗЫЧНЫХ
ФРАГМЕНТОВ "ОПИСИВАНИЯ" НЕИЗВЕСТНОГО, ЗНАНИЙ, И НЕ
ТРЕБОВАТЬ НИЧЕГО, КРОМЕ ПОМОЩИ ТВОРЦА ПОМОЧЬ ЕМУ
ПРИКАЗАВ БУКВАМ, ЖИВОЙ МАГИИ ИСТИННЫХ ПОНИМАНИИ,
ПОМОЧЬ ТЕМ, КТО ИМЕЕТ ЛИШЬ ЛЮБОВЬ К ДВУМ СОЗДАТЕЛЯМ
