***
Как только сняли масочный режим,
я/мы надели маски карнавала,
Венеция опять не уплывала,
сапог не заливала ни чужим,
ни коренным — да кто ж их разберёт.
Шуршали веера, манжеты, юбки,
и всякий хлам, что относили в скупки,
ушёл туда, откуда изгнан был — в народ,
и всё бы весело, и гладко, и смешно,
но там, где не прорублено окно
в Европу ли (и гондолы на щепки),
ломается что ритм стеклянной лепки,
что медный рым невольничьих цепей,
что скрип слепых потёртых портупей:
двух локальных конфликтов бывший солдат,
галереи картинной на страже,
на супрема-холсте вразнотык, невпопад
ручкой шариковой зенки мажет —
как ребёнок, а может, и как психопат,
всё едино — зачем, не расскажет.
И музейные вёдра шуршат по ночам,
плачут маски б/у по чумным по врачам.
В те времена в стране зубных врачей,
чьи дочери выписывают вещи
из Лондона, чьи стиснутые клещи
вздымают вверх на знамени ничей
Зуб Мудрости, я, прячущий во рту
развалины почище Парфенона,
шпион, лазутчик, пятая колонна
гнилой провинции - в быту
профессор красноречия - я жил
в колледже возле Главного из Пресных
Озер, куда из недорослей местных
был призван для вытягиванья жил.
Все то, что я писал в те времена,
сводилось неизбежно к многоточью.
Я падал, не расстегиваясь, на
постель свою. И ежели я ночью
отыскивал звезду на потолке,
она, согласно правилам сгоранья,
сбегала на подушку по щеке
быстрей, чем я загадывал желанье.
1972
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
