И снова карантин, уставшая весна,
никак не зацветут у дома абрикосы.
Всё есть – вода и хлеб, и вроде не война,
и времени полно, но мы в анабиозе.
Друг друга узнаём по голосу, глазам,
и маски к лицам будто приросли навечно.
– Здорово, Гюльчатай, – мне друг вчера сказал.
– Привет, мой господин, ты тоже засекречен?
Мы пробуем шутить, но не всегда смешно.
Прогулка, магазин. Опять квартирный кокон.
Дома грустят, молчат – с жильцами заодно,
и кажутся балконы масками для окон.
Не выбирали времена мы – обрели.
На карантине в пандемию – гюльчатаи.
Как будто всей страной – в гареме Абдуллы.
И на вопрос "Как так?" –
один ответ: "Стреляли..."
Еще скрежещет старый мир,
И мать еще о сыне плачет,
И обносившийся жуир
Еще последний смокинг прячет,
А уж над сетью невских вод,
Где тишь – ни шелеста, ни стука –
Всесветным заревом встает
Всепомрачающая скука.
Кривит зевотою уста
Трибуна, мечущего громы,
В извивах зыбкого хвоста
Струится сплетнею знакомой,
Пестрит мазками за окном,
Где мир, и Врангель, и Антанта,
И стынет масляным пятном
На бледном лике спекулянта.
Сегодня то же, что вчера,
И Невский тот же, что Ямская,
И на коне, взамен Петра,
Сидит чудовище, зевая.
А если поступью ночной
Идет прохожий торопливо,
В ограде Спаса на Сенной
Увидит он осьмое диво:
Там, к самой паперти оттерт
Волной космического духа,
Простонародный русский черт
Скулит, почесывая ухо.
1920
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
