Весна нахлынула внезапно...
И не надышишься теплом,
доверчиво и безвозвратно
отдавшись мигам. Всё потом:
нытьё, болячек приговоры
с рефреном нудным: "Скоро, скоро",
колоколов причальных стон,
ведущий счёт твоим потерям...
Есть только чистый небосклон,
призыв его лазури: "Верь мне!" -
и каждой клеткою ты с нею
до самого конца времён;
твердит рассветность голубени:
"В тебе я, чувствуешь? В тебе я! -
Тони ж в минутности скорее!
А остальное всё потом.
Забей! Не будь печалей клон!"
И тянется душа побегом,
вся млея в солнечных лучах,
их поцелуев просит хлебом
блокадника: "Ещё", - шепча.
И чудится: была разбегом,
разминкой - за плечами жизнь.
В апофеоз тепла и света
кругом сплелись и даль, и высь;
им вторят утра быль и небыль:
"Пиши, надейся, жди, влюбись!..."
В тот год была неделя без среды
И уговор, что послезавтра съеду.
Из вторника вели твои следы
В никак не наступающую среду.
Я понимал, что это чепуха,
Похмельный крен в моем рассудке хмуром,
Но прилипающим к стеклу лемуром
Я говорил с тобой из четверга.
Висела в сердце взорванная мина.
Стояла ночь, как виноватый гость.
Тогда пришли. И малый атлас мира
Повесили на календарный гвоздь.
Я жил, еще дыша и наблюдая,
Мне зеркало шептало: "Не грусти!"
Но жизнь была как рыба молодая,
Обглоданная ночью до кости, –
В квартире, звездным оловом пропахшей,
Она дрожала хордовой струной.
И я листок твоей среды пропавшей
Подклеил в атлас мира отрывной.
Среда была на полдороге к Минску,
Где тень моя протягивала миску
Из четверга, сквозь полог слюдяной.
В тот год часы прозрачные редели
На западе, где небо зеленей, –
Но это ложь. Среда в твоей неделе
Была всегда. И пятница за ней,
Когда сгорели календарь и карта.
И в пустоте квартиры неземной
Я в руки брал то Гуссерля, то Канта,
И пел с листа. И ты была со мной.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
