Всё это уже было на сайте. Интересно, звучит ли оно иначе, собранное в одну зимнюю подборку?
"И вот уже зима..."
И вот уже зима... Теперь уже надолго.
А в нашей полосе, считай, что навсегда.
Куда ни бросишь взгляд, всё сиротливо строго,
А на душе... Но нет, не будем, господа.
Уж лучше помолчим, да молча в небо глянем.
Быть может, только там есть то, что не отнять.
А здесь опять зима, и лист последний вянет,
И тянется рука как в церкви шапку снять.
"Мёрзнет созвездье Собаки..."
Мёрзнет созвездье Собаки
Вместе с земным кобелём.
Враки, любимая, враки,
Что мы не будем вдвоём.
Жизнь состоит из заплаток,
Ночь - из бесснежной зимы.
Мёрзнет созвездье Собаки
Там, где и встретимся мы...
Колька
Валит снег… С больничной койки
Виден небушка кусок.
Доктор Спинул любит стойких.
Колька слёз сдержать не смог,
Потому что очень грустно
Накануне Рождества -
Хвать за ногу, а там пусто…
Вот и мама не пришла…
Санитарка баба Маша
Притащила апельсин,
Говорит: «Нас Бог не бросит…»
Колька ждет как верный сын.
Сон
Мне снилось кладбище. Был тихий летний день,
Когда ничто покой не нарушало.
Порхали бабочки. Отбрасывала тень
Старуха ель костлявая, большая.
И захотелось пропитаться тишиной
И замереть над чьей-нибудь плитой.
Трава, цветы и вязью золотой
Родное имя... Как же так? Постой.
Ещё вчера... я помню... целовала...
Я побежал, и время побежало.
Вот улицы знакомый поворот,
Ещё чуть-чуть, но снег уже идёт.
И нет следов. И у пустых ворот
Никто не ждёт...
О, Боже!
Мне снилось кладбище.
И как мороз по коже...
Стать снегом
Город спит, осознавши тщетность
Всех своих мозговых атак,
Снежной гвардии кавалеристы
Входят в город, неслышен шаг.
Белых крыльев на фоне неба
В тихом сумраке не видать.
Я забуду здесь своё тело -
Исключительная благодать -
Лёгким паром сквозь строй струиться,
Превращаясь в снежинок рой.
Я то всадник, то конь, то птица,
Снег доволен моей игрой.
(строки о входящих в город кавалеристах-гвардейцах
принадлежат перу Ксаны Василенко, поэту из Симферополя)
Ностальгия
Порою хочется сбежать... туда, где лишь "Поиск сети",
Зарыться в снега и пропасть... подальше от этих "ситИ",
Где нет широких дорог в манящие тупики,
Но можно смешных сорок хлебом кормить с руки,
Где просто дрова и печь, а значит - будет тепло,
И где от нашей любви по лавкам детей полно,
Где есть душа у земли, и есть глаза у берёз,
И где в углу образа - не моде дань, а всерьёз,
Где можно ведром с утра в колодце черпнуть звезду,
Где я всё ещё живой, но очень скоро уйду...
Думка
Где-то негры играют регги,
А у нас идут многие снеги.
За порог - нет дорог,
Всюду снежный творог,
И сливается белое с белым.
Где сугробы лежат,
Не ходил чёрный Джа.
Да и что нам до их растаманства,
Здесь ничто не подвинет покой вековой
И традиции долгие пьянства.
Так давай наливай за ещё год зимы,
За оттайку души в зяблом теле
И провалишься в морок, в запечные сны,
А очнешься - грачи прилетели...
Засыпает февраль
Засыпает снегами февраль, засыпает...
Вяло щурится солнечный кот
На ворон у ворот.
Поворот
Уже сделан к весне,
Сон зимы потихоньку растает.
Как растает печаль...
"Всё проходит, и это пройдёт."
Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето.
С дроботом мелким расходятся улицы в чоботах узких железных.
В черной оспе блаженствуют кольца бульваров...
Нет на Москву и ночью угомону,
Когда покой бежит из-под копыт...
Ты скажешь - где-то там на полигоне
Два клоуна засели - Бим и Бом,
И в ход пошли гребенки, молоточки,
То слышится гармоника губная,
То детское молочное пьянино:
- До-ре-ми-фа
И соль-фа-ми-ре-до.
Бывало, я, как помоложе, выйду
В проклеенном резиновом пальто
В широкую разлапицу бульваров,
Где спичечные ножки цыганочки в подоле бьются длинном,
Где арестованный медведь гуляет -
Самой природы вечный меньшевик.
И пахло до отказу лавровишней...
Куда же ты? Ни лавров нет, ни вишен...
Я подтяну бутылочную гирьку
Кухонных крупно скачущих часов.
Уж до чего шероховато время,
А все-таки люблю за хвост его ловить,
Ведь в беге собственном оно не виновато
Да, кажется, чуть-чуть жуликовато...
Чур, не просить, не жаловаться! Цыц!
Не хныкать -
Для того ли разночинцы
Рассохлые топтали сапоги,
Чтоб я теперь их предал?
Мы умрем как пехотинцы,
Но не прославим ни хищи, ни поденщины, ни лжи.
Есть у нас паутинка шотландского старого пледа.
Ты меня им укроешь, как флагом военным, когда я умру.
Выпьем, дружок, за наше ячменное горе,
Выпьем до дна...
Из густо отработавших кино,
Убитые, как после хлороформа,
Выходят толпы - до чего они венозны,
И до чего им нужен кислород...
Пора вам знать, я тоже современник,
Я человек эпохи Москвошвея, -
Смотрите, как на мне топорщится пиджак,
Как я ступать и говорить умею!
Попробуйте меня от века оторвать, -
Ручаюсь вам - себе свернете шею!
Я говорю с эпохою, но разве
Душа у ней пеньковая и разве
Она у нас постыдно прижилась,
Как сморщенный зверек в тибетском храме:
Почешется и в цинковую ванну.
- Изобрази еще нам, Марь Иванна.
Пусть это оскорбительно - поймите:
Есть блуд труда и он у нас в крови.
Уже светает. Шумят сады зеленым телеграфом,
К Рембрандту входит в гости Рафаэль.
Он с Моцартом в Москве души не чает -
За карий глаз, за воробьиный хмель.
И словно пневматическую почту
Иль студенец медузы черноморской
Передают с квартиры на квартиру
Конвейером воздушным сквозняки,
Как майские студенты-шелапуты.
Май - 4 июня 1931
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
