Сначала чашу пьёшь взахлёб,
не ощущая в спешке вкуса.
Средь множества дорог и троп
одно стремление - вперёд,
а грудь не покидает чувство -
бездонна, словно небосвод,
та чаша, из которой пьёшь
в раздольной кипени и сини,
беспечно голову закинув...
Как вдруг, когда совсем не ждёшь,
вокруг, откуда ни возьмись,
ветра осенние завыли,
нагнали тучи дождевые,
дорога же – не вверх, а вниз.
Уже осознаннее пьёшь
напиток из всё той же чаши,
не торопясь, смакуя даже.
Ведь до чего букет хорош!
В нём поцелуй закатный солнца
и снега утреннего хруст,
в нём нетерпенье женских уст
(им жар других ловить неймётся,
лишь в половодье ласк тонуть)
и предвечерней неги грусть...
Распробовал ты, наконец-то:
напиток уникально крут
и радость мук содержит чаша.
В ней свет и тьма слились чудесно,
восторг вершин с депрессий бездной…
Но только понимаешь вдруг
(жаль, крепок ты умом вчерашним):
тебе средь пьющих нету места!
В твоей-то чаше видно дно.
От ужаса в глазах темно.
Молить добавки бесполезно...
Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
Между выцветших линий
на асфальт упаду.
И душа, неустанно
поспешая во тьму,
промелькнет над мостами
в петроградском дыму,
и апрельская морось,
над затылком снежок,
и услышу я голос:
- До свиданья, дружок.
И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой -
словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.
1962
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
