***
а мы с тобой проснёмся поутру
агу и ты ответишь мне агу
врагу покажется мы потеряли разум
а мы с тобою только родились
и пеленой беспомощная жизнь
опутывает нас обоих разом
агу прости а где а кто а я
а ты а мы и в полнокровный полдень
отряхивая солнце с мутных глаз
мы оба ночь рождения не вспомним
лишь вглядываясь в камешки ручья
в неверном лунном свете еле-еле
переставляя непорядок фраз
рука к руке на берегу постели
увидим беспощадный силуэт
удвоенный расплывчатою речью
агу прости а где то силы нет
то воли просыпаться вовсе лечь и
молчать во все последние слова
смотреть во все потерянные рифмы
и новых не желая узнавать
беспомощных как смерть неизъяснимых
Обычно мне хватает трёх ударов.
Второй всегда по пальцу, бляха-муха,
а первый и последний по гвоздю.
Я знаю жизнь. Теперь ему висеть
на этой даче до скончанья века,
коробиться от сырости, желтеть
от солнечных лучей и через год,
просроченному, сделаться причиной
неоднократных недоразумений,
смешных или печальных, с водевильным
оттенком.
Снять к чертям — и на растопку!
Но у кого поднимется рука?
А старое приспособленье для
учёта дней себя ещё покажет
и время уместит на острие
мгновения.
Какой-то здешний внук,
в летах, небритый, с сухостью во рту,
в каком-нибудь две тысячи весёлом
году придёт со спутницей в музей
(для галочки, Европа, как-никак).
Я знаю жизнь: музей с похмелья — мука,
осмотр шедевров через не могу.
И вдруг он замечает, бляха-муха,
охотников. Тех самых. На снегу.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.