Саксофон, как сигарета,
Выдыхает черный джаз.
Если Бога в мире нету,
Кто помолится за вас?
Кто, в пустыне не бросая,
Перетащит на спине,
Кто, в глаза не видя рая,
Проглядит свои во мне –
Проглядит до дыр, до края?
Если края нет у глаз,
О потере зарыдает…
И помилуй Армстронг нас.
Было дело
В поле зимнем, в свете белом
Покати шаром.
Что за злое было дело
В царстве ледяном?
Лебедь-птица память съела.
Помню об одном,
Как ворона сладко пела
Под моим окном.
Скачет мячик
Пасхи – на стол, яйца – об стол,
Это значит, каждый год
Отрекается апостол
И Иуда предает.
Или ничего не значит,
Пару тысяч двадцать лет
Мячик скачет, скачет, скачет,
И разбиться силы нет.
Noli me tangere
Растет печаль на птичьих ветках,
И раздается яблок крик,
Когда срывает их старик,
Роняя вновь из рук некрепких.
И змей, свернувшийся в ногах,
Небольно жалит старика.
Ни смех бегущего огня,
Ни кровь цветка не-тронь-меня
Не обжигает рук холодных.
Лишь ветки корчатся в поклонах,
Когда проходит он по саду
В сезон антоновки зеленой
За недоступною наградой.
Мертвый лабух
Музыкант – как буква от забора,
Да и мы не голубых кровей.
Перебора, лабух, перебора!
Что-нибудь по памяти моей.
Из дыры, где время повязало
И забыло расстрелять к утру,
Ты не станешь струны рвать на жалость,
Да и я за это не умру.
Вечер длинный, апартамент винный,
Лабух мертвый – закажи и пей
Недостаток виты в витаминах
На уставшем поле от людей.
Перебора, лабух, перебора!
Тут не все склевало воронье.
Город спит? Да к черту этот город
И картину имени ее!
Колокольчик
Говори же, ночь, на птичьем,
На сверчковом, на осеннем,
Наше нищее величье
Между мраком и спасеньем.
Кто за нами возвратится,
Кто расскажет, как чужая
Здесь по-русски плачет птица,
Ночь-рубаху разрывая?
Тоньше шелка и батиста
Наколдована сорочка.
На груди у смуглой ночи
Колокольчик серебрится.
Ю. Сандул. Добродушие хорька.
Мордашка, заострявшаяся к носу.
Наушничал. Всегда – воротничок.
Испытывал восторг от козырька.
Витийствовал в уборной по вопросу,
прикалывать ли к кителю значок.
Прикалывал. Испытывал восторг
вообще от всяких символов и знаков.
Чтил титулы и звания, до слез.
Любил именовать себя «физорг».
Но был старообразен, как Иаков,
считал своим бичем фурункулез.
Подвержен был воздействию простуд,
отсиживался дома в непогоду.
Дрочил таблицы Брадиса. Тоска.
Знал химию и рвался в институт.
Но после школы загремел в пехоту,
в секретные подземные войска.
Теперь он что-то сверлит. Говорят,
на «Дизеле». Возможно и неточно.
Но точность тут, пожалуй, ни к чему.
Конечно, специальность и разряд.
Но, главное, он учится заочно.
И здесь мы приподнимем бахрому.
Он в сумерках листает «Сопромат»
и впитывает Маркса. Между прочим,
такие книги вечером как раз
особый источают аромат.
Не хочется считать себя рабочим.
Охота, в общем, в следующий класс.
Он в сумерках стремится к рубежам
иным. Сопротивление металла
в теории приятнее. О да!
Он рвется в инженеры, к чертежам.
Он станет им, во что бы то ни стало.
Ну, как это... количество труда,
прибавочная стоимость... прогресс...
И вся эта схоластика о рынке...
Он лезет сквозь дремучие леса.
Женился бы. Но времени в обрез.
И он предпочитает вечеринки,
случайные знакомства, адреса.
«Наш будущий – улыбка – инженер».
Он вспоминает сумрачную массу
и смотрит мимо девушек в окно.
Он одинок на собственный манер.
Он изменяет собственному классу.
Быть может, перебарщиваю. Но
использованье класса напрокат
опаснее мужского вероломства.
– Грех молодости. Кровь, мол, горяча. -
я помню даже искренний плакат
по поводу случайного знакомства.
Но нет ни диспансера, ни врача
от этих деклассированных, чтоб
себя предохранить от воспаленья.
А если нам эпоха не жена,
то чтоб не передать такой микроб
из этого – в другое поколенье.
Такая эстафета не нужна.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
