Рильке умер укушенный розой
неосторожное обращение
ПОСЛЕ РОЖДЕСТВА
Богач и нищий умирал,
Отравленный противоречьем.
Язык сдавал фигуры речи,
В Рароне колокол звучал.
Завидно начиналась вечность,
Богач бы нищему сказал.
И правда, начинался вечер.
Хранитель смерти и рождений
Дописывал финал к нему
И слово окунал в сурьму,
Как ноготки стихотворений.
Мир накануне Рождества,
Распахнуты сердца и двери –
Проходят сказочные звери,
Неприрученные слова
Вдруг оставляют недоверье
И начинают волхвовать,
Найдя свой кров у очага
Под человеческой одеждой.
Течет их караван безбрежный
В далекий край издалека
И убывает неизбежно.
Но расступается река.
Что помнить наши имена,
Где дух поэзии безродный
Живет в любые времена
И путешествует свободно,
Не соблюдая год и час, –
Все, что останется от нас.
ЗЕРНА
Тот, кто зерна бросает горстями
В голубые поля небосвода,
Разве ждет появления всходов –
Перед ними безумство свободы,
По-над ними единое «Амен!»
И лететь им без сна и покоя,
И цепляться за небо корнями.
Вот упало одно над водою –
Плачь, малыш, над его судьбою,
Как не плакать ему над нами.
Не ищи от земли свободы,
Мир стоит на войне и чуде.
Звезды так же растут, как люди,
На земле своего народа.
А любовь надо всем пребудет.
Чтобы солнце с росой всходило,
Чтобы ночь звезду-человека
Не звала из морской могилы.
Есть на свете такая сила –
Слышишь, бьется под сердцем эхо?
Я включу тебе новую Вегу,
Если эта в руках разбилась.
СТЕРЕГУЩИЕ
Медведи спущены, луна
Над домом ходит караулом.
Вошла, легла и не уснула
Предательская тишина.
Отсюда завтрашний мертвец
Писать прошения не станет –
Она прикончит на диване,
В любви задушит, наконец.
Простого ветра бы глоток,
Сырого от дождя и моря,
Напиться жизни в разговоре.
Что ветер? – так же одинок
За то, что носит на плечах
Грозу и кожаные крылья,
И высоту с дорожной пылью,
И высоты животный страх.
Все беглецы из тех краев,
Все ускользнувшие на берег
Таскают за спиной потерю
Как преступление свое.
Но кто не помнит край стрекоз,
Кто в реках не тонул лиловых? –
Он достает за словом слово
И напивается до слез.
Должно быть, солоно губам.
Должно быть, счастье как увечье.
Он крылья надевал на плечи –
Их угадаешь по горбам.
О чем он плачет, дуралей?
Ведь врет, такие не бросают,
Идут до дна и пьют до края –
Хоть удуши, но не жалей.
Что пьяницам, что мертвецам –
Терять не больше чем могилу.
Луна лиловая светила
И освящала лица нам.
………
За горизонт перешагнув,
На стенах вырастают тени,
Так хотят в гости в воскресенье,
Обманывая тишину.
А на часах большие цапли
Лениво переводят ноги,
Качая комнатною тапкой:
– Живите, сумрачные боги,
В коротком дне стихотворений,
При вечном солнечном затменье,
С последней ночью на пороге.
ПОКА ОНИ СМОТРЯТ ВНИЗ
Как любовника, ночь проклинает стихи,
Но перо угадает гусиную кожу.
Так дрожал перед пламенем первый безбожник –
Так листок задрожит перед ветром сухим.
Плач про душу мою. Если только и есть
Эта капля чернил в фиолетовом стержне –
Не роняя свою канцелярскую честь,
Он не станет вязать аксельбанты надежде.
Он напишет про то, что увидит в огне,
Высыхающей краской единственной вены.
Он бы вырвать у неба хотел откровенность –
Что же, нищая правда встречает на дне.
Будет голое солнце нырять в полынью,
Будет взгляд одиночества в окнах ночлежек.
Слишком мало на долю твою и мою.
Слишком просто ладони подставить надежде.
Слишком ясно, что каждый ответит: «Допью».
С РЕСНИЦ
Я знаю, что я повторяюсь,
Как дождь, тишина, листопад.
Едва добегая до края,
Волна отступает назад –
Лишь миг ускользающий, то есть
Моргнувший ресниц мотыльком,
Затянет открытая повесть.
Вот-вот угадаю о ком.
С полной жизнью налью стакан,
приберу со стола к рукам,
как живой, подойду к окну
и такую вот речь толкну:
Десять лет проливных ночей,
понадкусанных калачей,
недоеденных бланманже:
извиняюсь, но я уже.
Я запомнил призывный жест,
но не помню, какой проезд,
переулок, тупик, проспект,
шторы тонкие на просвет,
утро раннее, птичий грай.
Ну, не рай. Но почти что рай.
Вот я выразил, что хотел.
Десять лет своих просвистел.
Набралось на один куплет.
А подумаешь — десять лет.
Замыкая порочный круг,
я часами смотрю на крюк
и ему говорю, крюку:
"Ты чего? я еще в соку”.
Небоскребам, мостам поклон.
Вы сначала, а я потом.
Я обломок страны, совок.
Я в послании. Как плевок.
Я был послан через плечо
граду, миру, кому еще?
Понимает моя твоя.
Но поймет ли твоя моя?
Как в лицо с тополей мело,
как спалось мне малым-мало.
Как назад десять лет тому —
граду, миру, еще кому? —
про себя сочинил стишок —
и чужую тахту прожег.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
