О! восхитительный белый!
Белой луною в пустыне,
солнце сменив посеревшее,
выдавилось и застыло –
Смешивай! Тщательно смешивай!
Белое слепит и щурит,
прыснем в немного маренго!
Кто прошептал слово "сурик"?
Кто тут предатель оттенка?
Серый один благодатен!
Цвета цемента прекрасна
стенка. И смысл понятен
Даже последнейшей дуре –
действуйте по процедуре!
День. Натюрморт томно-серый.
Влез мастихином в салфетку,
тёмным раскрасить погуще.
Тенью в излом никну едкой
(культовые интерьеры –
однообразие сущее).
Будет – не плачьте – вам солнце
сверх даже всяческой меры!
Белое в ветхом оконце,
ртом округлённым орущее,
тучки просящее с ночи,
дождь прохладительный ждущее.
Оловом тусклым залуживай
солнца кружочек, дружочек.
Тени сгущаются кружевом –
день опускается к ночи.
Мокрый асфальт и графитовый,
фельд-грау и антрацитовый –
выставка камне-кристальная.
Сколько сериночек впитывал
тысячелетьями в жиле
этот обломок кварцитовый,
чтоб заслужить жить в квартире
рядом с чистейшим нефритовым?
Ночь. Изумительный чёрный!
Лунного света добавим-ка.
Снова отличнейший серый
в чёрной очковой оправе.
Может, немного перчёный,
соусом жирным разбавленный?
Белые дыры тяжёлые
с чёрным венчаются карликом.
Свет их любви новорожденной
ночь разбивает на пар...секи.
Из звездопадного дождика,
цеженый мелкою марлею,
радугой серых гранитин
в ночь прилетает земную.
В тень рассыпаясь спасительно,
сразу встает беззащитен.
Рядом сидит одесную...
Или в камнях. Умозрительно.
За то, что я руки твои не сумел удержать,
За то, что я предал соленые нежные губы,
Я должен рассвета в дремучем акрополе ждать.
Как я ненавижу пахучие древние срубы!
Ахейские мужи во тьме снаряжают коня,
Зубчатыми пилами в стены вгрызаются крепко;
Никак не уляжется крови сухая возня,
И нет для тебя ни названья, ни звука, ни слепка.
Как мог я подумать, что ты возвратишься, как смел?
Зачем преждевременно я от тебя оторвался?
Еще не рассеялся мрак и петух не пропел,
Еще в древесину горячий топор не врезался.
Прозрачной слезой на стенах проступила смола,
И чувствует город свои деревянные ребра,
Но хлынула к лестницам кровь и на приступ пошла,
И трижды приснился мужам соблазнительный образ.
Где милая Троя? Где царский, где девичий дом?
Он будет разрушен, высокий Приамов скворешник.
И падают стрелы сухим деревянным дождем,
И стрелы другие растут на земле, как орешник.
Последней звезды безболезненно гаснет укол,
И серою ласточкой утро в окно постучится,
И медленный день, как в соломе проснувшийся вол,
На стогнах, шершавых от долгого сна, шевелится.
Ноябрь 1920
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.