Растворяясь, как ночь в рассвете,
Отряхнув небосвод от звёзд,
Понимаешь, что всё всерьёз.
Опускаются руки-плети,
Как у тех, за окном, берёз.
Бесполезен теперь билетик,
Поезд в прошлое боль унёс.
Остаётся тоска. И дети.
Да серебряный старый крестик.
И отчаянный стук колёс.
И нарывом души- не вместе,
Тянет болью, тупой, вопрос,
Почему. И за что. Лейкоз.
Серый мир, стал безвкусен, пресен.
И морщинки подсохших слёз.
Соль и горечь. Венок. Погост...
Бумага терпела, велела и нам
от собственных наших словес.
С годами притёрлись к своим именам,
и страх узнаванья исчез.
Исчез узнавания первый азарт,
взошло понемногу быльё.
Катай сколько хочешь вперёд и назад
нередкое имя моё.
По белому чёрным сто раз напиши,
на улице проголоси,
чтоб я обернулся — а нет ни души
вкруг недоуменной оси.
Но слышно: мы стали вась-вась и петь-петь,
на равных и накоротке,
поскольку так легче до смерти терпеть
с приманкою на локотке.
Вот-вот мы наделаем в небе прорех,
взмывая из всех потрохов.
И нечего будет поставить поверх
застрявших в машинке стихов.
1988
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
