Я заочно познакомился с Юрием в начале двухтысячных, когда путешествовал по Италии. В отеле какого-то провинциального городка я включил телевизор и увидел поэта. Длинноволосого, с белым выпендрежным шарфом. С лицом одухотворенным и значительным.
Он шел по Парижу и читал свои стихи. Очень хорошие, красивые, пронзительные.
Такое не забывается...
Через несколько лет я столкнулся с Юрием на одном из литературных сайтов. Скажу честно, нормальные отношения у нас сначала не получились. Мы были с ним, как кошка с собакой. Почему? Не знаю.
Но постепенно взаимное ерничанье ушло, и между нами не осталось тени. Мы даже написали совместный поэтический диалог.
Вот он. Первый катрен Юрия, потом мой. Затем опять он и т.д. в том же порядке.
- Чище... Прозрачней... Проще...
Без зауми, без туманов –
Как соловей в роще...
Как поздний Георгий Иванов.
- Но голос нам все же нужен
Пьянящий, как краски юга.
И снова тревожит душу
Борис Леонидыч юный.
- Да спорить тут станет кто же,
С Борис Леонидычем мерясь?..
И всё же, он нам дороже,
Когда – в простоту, как в ересь.
- Сначала писал он ярко,
Потом просветленно-ясно.
Небесным сошел подарком
Борис Леонидыч – разный.
- Да – ярко, внезапно, дерзко –
Болезнь, как известно, роста...
...Но – с возрастом – ближе сердцу,
Когда – высоко и просто.
- Сердечные стуки – глуше,
Когда наступает старость.
Он, возраст, желанья душит
И множит в душе усталость.
- Нет! – с возрастом сердце – чутче...
И – выйдя из бурь-ураганов –
Как мощны и Фет, и Тютчев!..
Как молод Георгий Иванов!..
У Юрия жизнь сложилась так, что он живет и в Москве, и в Париже. Женат на француженке. Пишет стихи, сценарии, ставит спектакли... Профессионал высокой пробы.
А в 14 году он уехал на войну. Защищал Славянск, Донецк. Под Иловайском, в результате предательства, попал в плен к карателям из нацбатов. Прошел через пытки и издевательства. Ему сломали ногу и ребра. Был обменен после Иловайского котла. Потом долго и трудно лечился в московских госпиталах...
Юрий, по-моему, заслуживает самого глубокого уважения. Он надежный и мужественный.
Я посвятил ему такой вот стих:
Юрию Юрченко, поэту, русскому французу, военному корреспонденту из международного легиона имени Джузеппе Гарибальди ополчения Донбасса.
Хоть заводит невода
Запад,
Для поэта путь туда
Заперт.
Как в Париже жить, терпя
Телек,
Если слово у тебя
В деле?
И останешься в веках
Вехой.
Так когда-то на юга
Ехал,
Но совсем не на курорт
Байрон.
Денди лондонский, милорд...
Барин.
Был обед ему уныл
Сытный.
Потому что вне войны -
Стыдно.
Да, Юрий из тех, кто не боится ни жизни, ни смерти. Поклон ему и уважуха.
А как быть, если война не приемлется, хоть убей. Если сочувствуешь людям обеих сторон.
Юрий поступил как умел. Респект ему и уважение.
Стихи классные. Все.
Оля, я не судья ни брату своему, ни сестре своей. Я такой, какой есть. И не пытаюсь притворяться другим...) Что не мешает мне выслушивать другую точку зрения и менять свою, если аргументы оппонента весомее моих. Спасибо за прочтение и понимание!)
За отсутствие притворства и ценю.
Сильная поэзия.
Есть события, о которых молчать не получается...
И не надо молчать.
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Обступает меня тишина,
предприятие смерти дочернее.
Мысль моя, тишиной внушена,
порывается в небо вечернее.
В небе отзвука ищет она
и находит. И пишет губерния.
Караоке и лондонский паб
мне вечернее небо навеяло,
где за стойкой услужливый краб
виски с пивом мешает, как велено.
Мистер Кокни кричит, что озяб.
В зеркалах отражается дерево.
Миссис Кокни, жеманясь чуть-чуть,
к микрофону выходит на подиум,
подставляя колени и грудь
популярным, как виски, мелодиям,
норовит наготою сверкнуть
в подражании дивам юродивом
и поёт. Как умеет поёт.
Никому не жена, не метафора.
Жара, шороху, жизни даёт,
безнадежно от такта отстав она.
Или это мелодия врёт,
мстит за рано погибшего автора?
Ты развей моё горе, развей,
успокой Аполлона Есенина.
Так далёко не ходит сабвей,
это к северу, если от севера,
это можно представить живей,
спиртом спирт запивая рассеяно.
Это западных веяний чад,
год отмены катушек кассетами,
это пение наших девчат,
пэтэушниц Заставы и Сетуни.
Так майлав и гудбай горячат,
что гасить и не думают свет они.
Это всё караоке одне.
Очи карие. Вечером карие.
Утром серые с чёрным на дне.
Это сердце моё пролетарии
микрофоном зажмут в тишине,
беспардонны в любом полушарии.
Залечи мою боль, залечи.
Ровно в полночь и той же отравою.
Это белой горячки грачи
прилетели за русскою славою,
многим в левую вложат ключи,
а Модесту Саврасову — в правую.
Отступает ни с чем тишина.
Паб закрылся. Кемарит губерния.
И становится в небе слышна
песня чистая и колыбельная.
Нам сулит воскресенье она,
и теперь уже без погребения.
1995
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.