Все пили ром, а я хотел немного выспаться
Я многих видел, заходивших в эту дверь
Вошла она, я поглядел ей вслед, чуть искоса
Что бы признаться, что я стал ее теперь
Я с ней знакомился раз тридцать в год и более
И каждый раз, сам заключал – она, моя
Потом, неделю вместе, и с сердечной болею
Сам исчезал, богов о жизни с ней моля
На этот раз, был приглашен на танец с саблями
Ей саблю дал, себе же взял тупой кинжал
Чтоб после танца, обтекать, из ранок, каплями
За то, чтоб дух её, все, вспомнив, не визжал…
Нет, не от боли, от обиды, тем ни менее
Я не посмел ее задеть почти ничем
Но оскорбил на этот раз я слух и зрение
Своим достаточно успешным житием…
Я оскорбил ее, исписанным вдоль лацканом
Куплетом песни, что писал во снах, о ней
Еще обидел тем, что чист был и обласканный
И восхищал сам рифмой с танцами теней
Я ахинею и цветы, нес к ней заранее
Все пили ром, и мой роман, как что-то, всплыл
Зачем, с амурами, меня, здесь, вновь подранили
Как будто ангела лишили белых крыл…
Нелегкое дело писательский труд –
Живешь, уподобленный волку.
С начала сезона, как Кассий и Брут,
На Цезаря дрочишь двустволку.
Полжизни копить оглушительный газ,
Кишку надрывая полетом,
Чтоб Цезарю метче впаять промеж глаз,
Когда он парит над болотом.
А что тебе Цезарь – великое ль зло,
Что в плане латыни ему повезло?
Таланту вредит многодневный простой,
Ржавеет умолкшая лира.
Любимец манежа писатель Толстой
Булыжники мечет в Шекспира.
Зато и затмился, и пить перестал –
Спокойнее было Толстому
В немеркнущей славе делить пьедестал
С мадам Харриет Бичер-Стоу.
А много ли было в Шекспире вреда?
Занятные ж пьесы писал иногда.
Пускай в хрестоматиях Цезарь давно,
Читал его каждый заочник.
Но Брут утверждает, что Цезарь – говно,
А Брут – компетентный источник.
В карельском скиту на казенных дровах
Ночует Шекспир с пораженьем в правах.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
