* * *
Беда со временем становится печалью,
Печалью долгой по разграбленной земле,
Где брошены дома, а за лесною далью
Нет никого в пустующем селе.
Без стёкол и без рам, как мёртвые глаза,
Глядят окон чернеющие дыры.
Из них на землю падает слеза
По тем, кто был, кто ныне не кумиры.
А выйдешь за деревню – красота:
Луга, леса – глаз оторвать не в силах.
Родные всё, российские места!
Кому же вы, родимые, постылы?
* * *
Нет алчности людской границ –
На всё готовы злата ради.
Готовы распластаться ниц
Под грудой непосильной клади.
Пускай надломится спина,
Пускай дрожат с натуги ноги –
В глазах восторга пелена,
Когда «бандит с большой дороги»
Несёт всё, что успел стяжать,
Нахапать в этой жизни подлой.
Откаты брать, да сладко жрать –
Предел мечтаний этой кодлы.
Но всё ж когда-нибудь конец
Придёт для этих чванных тварей.
Подлец и в золоте – подлец.
В лицо не превратиться харе.
* * *
Власть не от Бога, власть от чёрта –
Пошло так с баснословных лет.
Она кичлива и упёрта
И иногда вещает бред.
Власть портит всех, кого коснётся:
И старца, и совсем юнца.
И даже тех, кто к ней не рвётся,
Власть развращает до конца!
Отдать её невыносимо,
Делиться – разве с дураком.
Власть – это факел негасимый,
Стоящий вечно в горле ком.
Не выплюнешь и не проглотишь –
Такая у неё черта
Не вспоминать её бы к ночи,
А днём и вовсе … на черта.
* * *
Власть говорит: «Нужна стабильность!»
Она действительно нужна,
Нужна стабильность – не дебильность
Со сто второго этажа.
С которого не видно бедность,
Коррупцию и воровство,
Увековеченную вредность
Чиновников и кумовство.
Не разглядеть богатых чванство,
Заросших сорняком полей,
Привычного к народу хамства
Назначенных кормиться тлей.
Детей, живущих на вокзалах,
И полицейский произвол.
Пирующих в роскошных залах,
А рядом бедных скудный стол.
Стабильность нам нужна, конечно,
И путь в нее довольно прост,
Чтоб в нашей жизни быстротечной
Во всем устойчивый был рост:
В благополучии и вере -
В посулах власти без игры,
И должен быть народ уверен,
Что едем в гору – не с горы.
Это город. Еще рано. Полусумрак, полусвет.
А потом на крышах солнце, а на стенах еще нет.
А потом в стене внезапно загорается окно.
Возникает звук рояля. Начинается кино.
И очнулся, и качнулся, завертелся шар земной.
Ах, механик, ради бога, что ты делаешь со мной!
Этот луч, прямой и резкий, эта света полоса
заставляет меня плакать и смеяться два часа,
быть участником событий, пить, любить, идти на дно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Кем написан был сценарий? Что за странный фантазер
этот равно гениальный и безумный режиссер?
Как свободно он монтирует различные куски
ликованья и отчаянья, веселья и тоски!
Он актеру не прощает плохо сыгранную роль —
будь то комик или трагик, будь то шут или король.
О, как трудно, как прекрасно действующим быть лицом
в этой драме, где всего-то меж началом и концом
два часа, а то и меньше, лишь мгновение одно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Я не сразу замечаю, как проигрываешь ты
от нехватки ярких красок, от невольной немоты.
Ты кричишь еще беззвучно. Ты берешь меня сперва
выразительностью жестов, заменяющих слова.
И спешат твои актеры, все бегут они, бегут —
по щекам их белым-белым слезы черные текут.
Я слезам их черным верю, плачу с ними заодно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Ты накапливаешь опыт и в теченье этих лет,
хоть и медленно, а все же обретаешь звук и цвет.
Звук твой резок в эти годы, слишком грубы голоса.
Слишком красные восходы. Слишком синие глаза.
Слишком черное от крови на руке твоей пятно…
Жизнь моя, начальный возраст, детство нашего кино!
А потом придут оттенки, а потом полутона,
то уменье, та свобода, что лишь зрелости дана.
А потом и эта зрелость тоже станет в некий час
детством, первыми шагами тех, что будут после нас
жить, участвовать в событьях, пить, любить, идти на дно…
Жизнь моя, мое цветное, панорамное кино!
Я люблю твой свет и сумрак — старый зритель, я готов
занимать любое место в тесноте твоих рядов.
Но в великой этой драме я со всеми наравне
тоже, в сущности, играю роль, доставшуюся мне.
Даже если где-то с краю перед камерой стою,
даже тем, что не играю, я играю роль свою.
И, участвуя в сюжете, я смотрю со стороны,
как текут мои мгновенья, мои годы, мои сны,
как сплетается с другими эта тоненькая нить,
где уже мне, к сожаленью, ничего не изменить,
потому что в этой драме, будь ты шут или король,
дважды роли не играют, только раз играют роль.
И над собственною ролью плачу я и хохочу.
То, что вижу, с тем, что видел, я в одно сложить хочу.
То, что видел, с тем, что знаю, помоги связать в одно,
жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
