А вороны - цыгане птичьи -
Шумным табором объявясь,
Оживили пейзаж станичный,
Раздербанили сны хозяйств.
Чернокрылы и чернооки -
Несусветный подняли грай,
От которого кособокий,
Аж приплясывает сарай!
Да хатёнка моя жилая,
Очумев, как в печном дыму,
И, сама того не желая,
Подтанцовывает ему.
…Ох, избушка на ножках курьих,
Ради бога, не развались!
Я ведь тоже, сказать культурно,
Старый пёс, а не старый лис,
И, конечно, немножко лошадь
На кадастровом островке,
Где, единственная жилплощадь,
Ты – синица в моей руке…
Но – вороны! Какие пляски,
И какой забубённый грай -
Триста лет после этой сказки
Не захочешь в библейский рай!
Когда менты мне репу расшибут,
лишив меня и разума и чести
за хмель, за матерок, за то, что тут
ЗДЕСЬ САТЬ НЕЛЬЗЯ МОЛЧАТЬ СТОЯТЬ НА МЕСТЕ.
Тогда, наверно, вырвется вовне,
потянется по сумрачным кварталам
былое или снившееся мне —
затейливым и тихим карнавалом.
Наташа. Саша. Лёша. Алексей.
Пьеро, сложивший лодочкой ладони.
Шарманщик в окруженьи голубей.
Русалки. Гномы. Ангелы и кони.
Училки. Подхалимы. Подлецы.
Два прапорщика из военкомата.
Киношные смешные мертвецы,
исчадье пластилинового ада.
Денис Давыдов. Батюшков смешной.
Некрасов желчный.
Вяземский усталый.
Весталка, что склонялась надо мной,
и фея, что мой дом оберегала.
И проч., и проч., и проч., и проч., и проч.
Я сам не знаю то, что знает память.
Идите к чёрту, удаляйтесь в ночь.
От силы две строфы могу добавить.
Три женщины. Три школьницы. Одна
с косичками, другая в платье строгом,
закрашена у третьей седина.
За всех троих отвечу перед Богом.
Мы умерли. Озвучит сей предмет
музыкою, что мной была любима,
за три рубля запроданный кларнет
безвестного Синявина Вадима.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Авторизация
Камертон
