1.
Здравствуй, Снежный! А ну, примерь
Мой овчинный тулуп любимый,
Да широкий к нему ремень...
Я ведь знаю, что ты не зверь,
Брат таёжный мой, брат гонимый.
Скажешь, к зимам привычка есть?
Но в сезон холодов и снега
Не согреет густая шерсть,
Даже если покрыт ей весь,
Ни примата, ни человека.
Жаль, что валенок не нашлось
По размеру тебе и, всё же,
Чтобы ты не остался бос
(Пусть копыта морозит лось!) -
Вот чехлы из воловьей кожи.
А на голову? Север мне
В прежний срок накопил пушнины.
Выбирай! И давай на пне
Посидим при костре-огне,
Как сородичи, как мужчины.
2.
...Эх! Когда бы ни голь-нужда -
Я не то надарил тебе бы...
Но и совесть зато - чиста!
А котомка - не вся пуста:
Есть в ней соль и буханка хлеба.
Да покруче заварим чай -
Что ещё для беседы надо?
Лишь спиртного, не осерчай,
Не отыщется невзначай:
Не по памяти мне услада.
Много вредного у людей
Есть, что создано не природой...
Знаешь, Снежный, тебя везде
В лет скитальческих череде
Я искал, не гонясь за модой.
Брёл я в зимы с теплом души,
И по генному, может, зову...
Хорошо у тебя в глуши -
Нет ни сутолоки, ни лжи,
А в дозоре с луною – совы!
Мне б роскошную эту жизнь,
Что не снилась и парижанам!
Но, коль мы по судьбе бомжи,
Ты по-братски ответь-скажи:
Где же бродит твоя Снежана?
3.
...То ли слезоточивый чад
Первобытные смолы мечут,
То ли звёзды тоску сочат?..
Что же горько в твоих очах
И могучие сникли плечи?
Я и сам прямоте не рад...
Только разве не знают йети,
Что и крохе-букашке - рай,
Если есть у неё нора,
И подруга в норе, и дети?
Было это и у меня
Там - за лунами, за веками...
Притопчу-ка я круг огня –
Накалилась одежд броня,
Разыгралось опасно пламя.
Лучше, Снежный, мы помолчим,
Видно ты, как и я, не молод...
Пусть столетья клубят в ночи,
Кычат пусть на ветвях сычи,
Пусть в стволах вызревают смолы!
А проявит мне рань-заря
Соком клюквенным путь обратный -
Не забуду тревожный я,
Что останется возле пня
Ждать закат первородный брат мой...
В Рождество все немного волхвы.
В продовольственных слякоть и давка.
Из-за банки кофейной халвы
производит осаду прилавка
грудой свертков навьюченный люд:
каждый сам себе царь и верблюд.
Сетки, сумки, авоськи, кульки,
шапки, галстуки, сбитые набок.
Запах водки, хвои и трески,
мандаринов, корицы и яблок.
Хаос лиц, и не видно тропы
в Вифлеем из-за снежной крупы.
И разносчики скромных даров
в транспорт прыгают, ломятся в двери,
исчезают в провалах дворов,
даже зная, что пусто в пещере:
ни животных, ни яслей, ни Той,
над Которою - нимб золотой.
Пустота. Но при мысли о ней
видишь вдруг как бы свет ниоткуда.
Знал бы Ирод, что чем он сильней,
тем верней, неизбежнее чудо.
Постоянство такого родства -
основной механизм Рождества.
То и празднуют нынче везде,
что Его приближенье, сдвигая
все столы. Не потребность в звезде
пусть еще, но уж воля благая
в человеках видна издали,
и костры пастухи разожгли.
Валит снег; не дымят, но трубят
трубы кровель. Все лица, как пятна.
Ирод пьет. Бабы прячут ребят.
Кто грядет - никому не понятно:
мы не знаем примет, и сердца
могут вдруг не признать пришлеца.
Но, когда на дверном сквозняке
из тумана ночного густого
возникает фигура в платке,
и Младенца, и Духа Святого
ощущаешь в себе без стыда;
смотришь в небо и видишь - звезда.
Январь 1972
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
