В этом доме я помню все тени
и угол луча, проходящего утром
между шторами, и первый скрип половицы -
самый громкий на свете,
и веник, на свету лишь имеющий это обличье,
а в сумраке или во мраке похожий на ведьму.
Ты лежишь, ты не можешь схватиться за край одеяла,
шевельнуться - смертельно, но хуже - глаза отвести,
и, когда засыпаешь, она над тобой нависает:
отчитает свои заклинания - ты до утра неподвижен.
В её фартуке были конфеты. Ты хочешь конфету?
Целый день отбивают часы, потому он, наверное, взбитый
и достаточный, чтобы вообще ничего не просить.
Никогда ничего не просить.
Помню градусник, мёд, одеяла и холод ладоней,
как консилиум призраков у изголовья галдел
и как маятник часовой
делал комнату 3 на 4
медленной и каучуковой,
полной событий.
С ковра на стене
то спускается хвост полосатый,
то тянется длинная шея,
исчезая, пока ты по ней
успеваешь глазами достичь головы
и качается люстра, задетая этим движеньем,
и из двух паучков, что на скорость штурмуют её,
один падает вниз, но его выручает страховка.
В этом доме я помню все тени
и ведьму, и консилиум призраков,
но ни одной -
даже маленькой -
смерти.
