Разгадал я все секреты, я не даром был учён: коли хочешь быть поэтом, нужно, чтобы был свой чёрт! Первый мой такой был ладный... Док не понял ничего: мне вколол, как видно, ладан - первый, морщась, вышел вон. А второй (какая пакость) - тощий, гнусненький на вид, бородёнка, словно пакля - слямзить простынь норовил! Как, скажите, с этим гадом стать мне мастером пера? Ты, артист второго ряда, крал луну? Смеётся - крал! Прыгал, забивался в щели - вот, расправлюсь я с тобой! Кашей с маслом метил в шельму - не попал - так я ж не бог! Док мне что-то ввёл подкожно, но от зависти завис - ты же, говорит, художник, этот... абстракционист. Я ему (уже на нервах) - что ж ты душишь мой талант? Док, давай, поймаем первых - и поделим пополам? Чуть за воротник заложим: помогает питиё! Вот, идут, свиные рожи, и гляжу - идут свиньёй! Вижу - доктора схватили, бедолага даже слёг - док, держись, я в холодильник, я же помню - нужен лёд!
Победили - ну а толку? Чёрт-те что несёт перо: первый ряд остался с доком, мне достался лишь второй. Диалектики законов, знаю я, сильнее нет - ппь...ю.
Второго эшелона ваш измученный поэт.
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,
Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: — Господь вас спаси! —
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.
Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.
Ты знаешь, наверное, все-таки Родина —
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.
Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.
Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала: — Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.
«Мы вас подождем!» — говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!» — говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.
По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.
Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,
За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.
1941
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
