Мне тут давеча письмо
(Разбираю наконец,
В пересчете на овец –
Ночи на три, видимо)
Прилетело, не пойми,
То ли правда, то ли враки.
Вот возьми бы и порви,
Да оно не на бумаге…
Сумасбродный индивид
(Мне и дела никакого,
Пусть что хочет, то творит…
Черт-те что творит, ей-богу!
Душ болтливых наберет
На хорошую деревню,
Взглянет сам как призрак древний –
Нехороший все народ.
Там и спалит ни за грош.
Только дух переведешь,
Как он души переводит.
Хоть своя на месте… Вроде.
Что ты с призрака возьмешь,
Ни рожна и нет. Отож.
Поменял перекладных –
И бывай. А ты, под дых
Получив письмо такое
Отправителя сего,
Почитай и будь покоен.
Лучше в ночь-под-одного…)
Пишет:
«Как вы там живете,
Ко двору ли малоросс?
Чем закусывая, пьете? –
То, что пьете, не вопрос.
Так о чем скрипите, перья,
Дни и ночи на износ,
Кто какое откровенье
Перед Богом произнес?
Ну вас к бесу с лысой хренью,
С разведенною бурдой! –
Не сжигают. Преступленье.
Преступленье, Боже мой!
Что ни смеришь глазом вольным,
Сосчитаешь воронье –
Все вранье, все малохольно.
Вот ведь – скучное вранье.
Кто еще одной шинелью
Наготы не прикрывал?
А пальтишко-то украл?
Только дворники свистели…
Братец писарь, ай-ай-ай!
Как собрался втихомолку
С мертвым словом прямо в рай –
Возвратит пальто пускай
И летит хоть на метелке.
Так тому и передай.
Когда менты мне репу расшибут,
лишив меня и разума и чести
за хмель, за матерок, за то, что тут
ЗДЕСЬ САТЬ НЕЛЬЗЯ МОЛЧАТЬ СТОЯТЬ НА МЕСТЕ.
Тогда, наверно, вырвется вовне,
потянется по сумрачным кварталам
былое или снившееся мне —
затейливым и тихим карнавалом.
Наташа. Саша. Лёша. Алексей.
Пьеро, сложивший лодочкой ладони.
Шарманщик в окруженьи голубей.
Русалки. Гномы. Ангелы и кони.
Училки. Подхалимы. Подлецы.
Два прапорщика из военкомата.
Киношные смешные мертвецы,
исчадье пластилинового ада.
Денис Давыдов. Батюшков смешной.
Некрасов желчный.
Вяземский усталый.
Весталка, что склонялась надо мной,
и фея, что мой дом оберегала.
И проч., и проч., и проч., и проч., и проч.
Я сам не знаю то, что знает память.
Идите к чёрту, удаляйтесь в ночь.
От силы две строфы могу добавить.
Три женщины. Три школьницы. Одна
с косичками, другая в платье строгом,
закрашена у третьей седина.
За всех троих отвечу перед Богом.
Мы умерли. Озвучит сей предмет
музыкою, что мной была любима,
за три рубля запроданный кларнет
безвестного Синявина Вадима.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
