Упс...Моё ассоциативное мышление развернулось, и запестрело обрывками «бессознательное», «сюрреализм», «эстетика абсурда», «камерный гротеск романтизма». Следом пошел хоровод призраков: Достоевский, Гоголь, Кафка, Хармс, Введенский, Ионеско, Олби, Платонов, Беккет, и Льюис Кэрролл со своей Алисой и кроличьей норой, дальше досматривать не решилась.
Стихи в прозе всегда спорны, и требуют от автора еще большей отдачи. Ощущение, что автор рассказывает сон, и поэтому эта фантасмагория не кажется бредом, ведь во сне всякое бывает. Детализирование дает возможность визуализации. Много отсылок, отголосков - это радует, массирует мозг. А такие, дзэн-мелочи, как «выдыхающийся фонарик» или «грустная дымка песни Пинк Флойда:Hey sоn welcome to the machine», если и не приводит к сатори, то отдаётся тихим хриплым шепотом: «А может это стимпанк, детка?!»
Из семи дней, «Ионы во чреве кита», ой нет же, ЛГ во чреве стрекозы, мне меньше всего понравился день третий. То ли богомол был так себе лектором, то ли с двумя пучками – перебор, то ли я стрекозе посочувствовала.
Наверное, для 3-го дня нужно ЛСД...
меня и так плющит, мне наркотиков нельзя
ого...
а это хорошая вещь
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Здесь жил Швейгольц, зарезавший свою
любовницу – из чистой показухи.
Он произнес: «Теперь она в Раю».
Тогда о нем курсировали слухи,
что сам он находился на краю
безумия. Вранье! Я восстаю.
Он был позер и даже для старухи -
мамаши – я был вхож в его семью -
не делал исключения.
Она
скитается теперь по адвокатам,
в худом пальто, в платке из полотна.
А те за дверью проклинают матом
ее акцент и что она бедна.
Несчастная, она его одна
на свете не считает виноватым.
Она бредет к троллейбусу. Со дна
сознания всплывает мальчик, ласки
стыдившийся, любивший молоко,
болевший, перечитывавший сказки...
И все, помимо этого, мелко!
Сойти б сейчас... Но ехать далеко.
Троллейбус полн. Смеющиеся маски.
Грузин кричит над ухом «Сулико».
И только смерть одна ее спасет
от горя, нищеты и остального.
Настанет май, май тыща девятьсот
сего от Р. Х., шестьдесят седьмого.
Фигура в белом «рак» произнесет.
Она ее за ангела, с высот
сошедшего, сочтет или земного.
И отлетит от пересохших сот
пчела, ее столь жалившая.
Дни
пойдут, как бы не ведая о раке.
Взирая на больничные огни,
мы как-то и не думаем о мраке.
Естественная смерть ее сродни
окажется насильственной: они -
дни – движутся. И сын ее в бараке
считает их, Господь его храни.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.