Вот с тонконогой грацией паучьей
Застыл штатив в предчувствии мгновенья
Вот в бантах я как бледная поганка
Пытаюсь соответствовать минуте
«А ничего хорошего не будет»
Запечатлел документальный снимок
За целый год конечно порыжею
Начну смотреть наглее с фотографий
И кажется что все об этом знают
Но только я пока еще не в курсе
Держу портфель обеими руками
И нас таких здесь сорок и четыре
Как же в конце осталась половина
Вон тот в очках потом в меня влюбился
Зачем-то до сих пор об этом помню
Закатится монетка за подкладку
Сейчас тренога подогнет колени
И на плече фотографа уедет
Тут кто-то самый главный даст отмашку
Нас наугад распределят по парам
И потечем по скользким коридорам
Исподтишка готовящим подножку
Очкарик больно вцепится мне в руку
Я ни за что не сяду с ним за парту
По крайней мере класса до седьмого
Но это из бордового альбома
Который затерялся с переездом
Там я уже умела улыбаться
А он был тем кто доверял улыбке
Нет тут пока еще он корчит рожи
И очень больно стискивает руку
Симонов и Сельвинский стоят, обнявшись,
смотрят на снег и на танковую колею.
– Костя, скажите, кто это бьет по нашим?
– Те, кого не добили, по нашим бьют.
Странная фотокамера у военкора,
вместо блокнота сжимает рука планшет.
– Мы в сорок третьем освободили город?
– Видите ли, Илья, выходит, что нет.
Ров Мариуполя с мирными — словно под Керчью.
И над Донбассом ночью светло как днем.
– Чем тут ответить, Илья, кроме строя речи?
– Огнем, — повторяет Сельвинский. —
Только огнем.
2022
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
