Я уже третий месяц в больнице...
Не поставят диагноз никак.
Мне приходится, как говорится,
зажимать свою волю в кулак.
Неизвестность, тревога, сомненья…
Тут какие же нервы нужны?!..
Да к тому же ещё в воскресенье
мне припомнились сцены войны.
Мне припомнились Люблин, Майданек,
та залитая кровью тюрьма,
Бабий Яр… Моя память – как рана!..
Так болит! Не сойти бы с ума.
Подружился я с зав. отделеньем.
Расскажу ему всё... Он поэт...
Пусть напишет-ка стихотворенье,
да и выложит в свой Интернет.
Мысль об этом пришла ненароком,
когда я, словно искру во мгле,
цикл стихов о еврейских Пророках
увидал у него на столе.
Люблин, 1944 год
Когда в ночи приоткрывают двери
чертоги скорбной памяти моей,
взираю я, глазам своим не веря,
на отпечатки тех далёких дней.
Вот Люблин... Спят дома в густом тумане...
Пустой Майданек... Вышка у ворот...
Ряды "колючки". А на заднем плане –
покрытый слоем пепла огород.
Живой пример немецкого порядка:
салат, редиска, свёкла, лук, морковь….
И прямо тут же, на зелёных грядках... -
куски недогоревших черепов...
Ещё всплывают в памяти картинки:
кусты сирени, а в кустах барак,
и в нём… ботинки, детские ботинки.
Размер – на бирках, бирки – на шнурках...
А вот ещё картинка. (Сердце рвётся,
и на сознанье наползает тьма...)
Забор, шлагбаум... Дальше двор с колодцем,
а во дворе – еврейская тюрьма.
Подходишь к двери. Слышишь эти звуки.
Как хочешь, их при этом назови:
стон, вздох, шипенье... А за дверью руки
торчат, торчат. Вся комната в крови.
Гора из тёплых тел, гора живая
вздыхает, стонет, булькает, шипит.
Трёхлетний мальчик приютился с краю.
Засомневаешься... Подумаешь, что спит…
Хотя уже прошло две трети века,
я не нашёл ответа на вопрос:
Что за душа была у человека,
который мир обрёк на холокост?!..
Бабий яр
Сентябрь сорок первого года…
Как вспомнишь – так в сердце пожар.
Всему человечьему роду
позором ты стал, Бабий яр!
Как много в числе «двести тысяч»
пустых и безликих нулей!
А сколько же букв надо высечь
на гранях гранитных камней,
чтоб список хотя бы составить
простых, неприметных имён,
хранящий в себе нашу память
об ужасах тёмных времен!
Где те двести тысяч улыбок,
сияющих в зеркале глаз?!..
Да разве гранитные глыбы
заменят их миру сейчас?!
Где те двести тысяч Вселенных –
бескрайних душевных миров,
сплетённых из мыслей бесценных,
мечтаний, нескАзанных слов?!..
Давайте помянем казнённых
ни в чем не повинных людей
и ими, увы, не рожденных,
не видевших мира детей!..
Из них – хоть один, но Эйнштейн…
Да если бы не холокост,
читали бы Тору евреи
на Млечном Пути, среди звёзд!
Еще не погаснет жемчужин
соцветие в городе том,
а я просыпаюсь, разбужен
протяжным фабричным гудком.
Идет на работу кондуктор,
шофер на работу идет.
Фабричный плохой репродуктор
огромную песню поет.
Плохой репродуктор фабричный,
висящий на красной трубе,
играет мотив неприличный,
как будто бы сам по себе.
Но знает вся улица наша,
а может, весь микрорайон:
включает его дядя Паша,
контужен фугаскою он.
А я, собирая свой ранец,
жуя на ходу бутерброд,
пускаюсь в немыслимый танец
известную музыку под.
Как карлик, как тролль на базаре,
живу и пляшу просто так.
Шумите, подземные твари,
покуда я полный мудак.
Мутите озерные воды,
пускайте по лицам мазут.
Наступят надежные годы,
хорошие годы придут.
Крути свою дрянь, дядя Паша,
но лопни моя голова,
на страшную музыку вашу
прекрасные лягут слова.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
