Сидит на голой крыше домовой
весь белый под таким же белым светом
Луны, курится пылью мостовой
проспект, но наша песня не об этом.
По будням нет цветных, и дом пустой
без гама разношёрстного базара
спокойно млеет тихой красотой
и крыша никуда не уезжала.
Неровности впиваются в костяк –
сидеть на крыше очень неудобно,
но гвалт цветных наехавших трудяг
загнал сюда, где тихо и свободно.
))
Че он там курит, весь в анжамбеманах,
На голой крыше, сам такой же в белом? -
Уже и черепица покраснела,
И крутят сон цветной на всех экранах...
Вапще, чтоб вниз антенна не слетела,
К кину цветному надо толеран...ах!
О, боже, черепица покраснела?
Надеюсь не от крови, просто жарко?
Впивается зубастая богема
в сюжет, где он, она, американка,
Луна, косяк, антенна, допинг, страсти.
Она глупа, но внешность – диво дивы,
серьёзен он, умён и на контрасте –
богат, но страшен. Телеобъективы
изнанку крыши подают горячей
на блюде ненасытного экрана,
смакует плебс по вечерам на даче
подробные мученья маргинала.
))
Ща весь бомонд подтянется на крышу,
И бедный домовой к волкам слиняет –
В их приземленном беспонтовом крае
Мыльных шаров полет не уважают.
Тут больше классика приходится по вкусу –
«Ушанка красная» приличного француза.
Сидит на крыше ночью домовой
не потому, что очень одиноко,
а просто чуточку видней дорога,
за горизонт струящей бечевой,
и потому, что звёзды не мешают
смотреть цветные мысли наяву
и по нездешнему чьему-то волшебству
дивиться неизведанному краю.
))
Жаль, что не Домовой разносит по ночам цветные сны...
ну кто знает...))
Был у нас когда-то Автор.
Это его стихотворение. Вы напомнили мне Андрея...
Otvertka. Пой, ангел, пой
О прошедшем пока не скажу - не пора,
А о будущем знаете сами.
На балкон ко мне ангел спустился вчера,
На веревке присев меж трусами.
«Чё те надобно, падла?» - спросил я его,
Богом данное имя сковеркав.
Ангел плакал и мне не сказал ничего,
Потому что он прибыл с проверкой.
Ну и ладно, смотри; я живу, не таясь,
Да и смерть мне проста, как обуться.
Я бутылочку на стол холодную - хрясь;
Помидоры порезал на блюдце.
Взял его за крыло и на кухню принёс,
И к утру он проверку закончил.
Стол пустой, но в глазах больше не было слёз.
Жаль, сожрал он последний лимончик…
Ну и пусть, но зато он утешен ушёл -
Через дверь, как обычные люди.
Этой ночью со мной пел он так хорошо,
Как на небе, пожалуй, не будет.
спасибо, Роза
черт его знает, когда за тобой ангела принесет...
А это подробнее
http://www.reshetoria.ru/govorit_reshetoriya/dnevnik_sayta/news5821.php
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Лукоморья больше нет, от дубов простыл и след.
Дуб годится на паркет, — так ведь нет:
Выходили из избы здоровенные жлобы,
Порубили те дубы на гробы.
Распрекрасно жить в домах на куриных на ногах,
Но явился всем на страх вертопрах!
Добрый молодец он был, ратный подвиг совершил —
Бабку-ведьму подпоил, дом спалил!
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
Здесь и вправду ходит кот, как направо — так поет,
Как налево — так загнет анекдот,
Но ученый сукин сын — цепь златую снес в торгсин,
И на выручку один — в магазин.
Как-то раз за божий дар получил он гонорар:
В Лукоморье перегар — на гектар.
Но хватил его удар. Чтоб избегнуть божьих кар,
Кот диктует про татар мемуар.
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
Тридцать три богатыря порешили, что зазря
Берегли они царя и моря.
Каждый взял себе надел, кур завел и там сидел
Охраняя свой удел не у дел.
Ободрав зеленый дуб, дядька ихний сделал сруб,
С окружающими туп стал и груб.
И ругался день-деньской бывший дядька их морской,
Хоть имел участок свой под Москвой.
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
А русалка — вот дела! — честь недолго берегла
И однажды, как смогла, родила.
Тридцать три же мужика — не желают знать сынка:
Пусть считается пока сын полка.
Как-то раз один колдун - врун, болтун и хохотун, —
Предложил ей, как знаток бабских струн:
Мол, русалка, все пойму и с дитем тебя возьму.
И пошла она к нему, как в тюрьму.
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
Бородатый Черномор, лукоморский первый вор —
Он давно Людмилу спер, ох, хитер!
Ловко пользуется, тать тем, что может он летать:
Зазеваешься — он хвать — и тикать!
А коверный самолет сдан в музей в запрошлый год —
Любознательный народ так и прет!
И без опаски старый хрыч баб ворует, хнычь не хнычь.
Ох, скорей ему накличь паралич!
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
Нету мочи, нету сил, — Леший как-то недопил,
Лешачиху свою бил и вопил:
– Дай рубля, прибью а то, я добытчик али кто?!
А не дашь — тогда пропью долото!
– Я ли ягод не носил? — снова Леший голосил.
– А коры по сколько кил приносил?
Надрывался издаля, все твоей забавы для,
Ты ж жалеешь мне рубля, ах ты тля!
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
И невиданных зверей, дичи всякой — нету ей.
Понаехало за ней егерей.
Так что, значит, не секрет: Лукоморья больше нет.
Все, о чем писал поэт, — это бред.
Ну-ка, расступись, тоска,
Душу мне не рань.
Раз уж это присказка —
Значит, дело дрянь.
1966
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.