Я буду — горбатая чайка —
в своих фиолетовых крыльях
нести облаков истеричность
и томную мятную нежность,
и легкую свежесть полета.
Летать — это дело привычки.
Я стану на розовых прядях
выкладывать главное имя,
и вы в небесах на закате
увидите слово «свобода»
и роспись крыла махового,
и «чайка» — петитом пунктирно.
В малиновой слабости «завтра»,
которого нет в самом деле,
крылами (стирают до крика)
пахтают из капель эфира,
сбивают творожное «будет»
смешные печальные чайки.
Летать — это больно, но надо.
Дородные телом хозяйки
хватают упавшее «завтра»,
на кухонных плоских «сегодня»
катают и месят, и гладят,
и лепят ватрушки и сдобы,
и хлеба квадратные булки.
Они домовиты, горласты,
но добрые, милые в целом.
Летать им совсем не пристало.
И вечером с жара в прохладу
утицами медленно в красный
вплывают закат, как пирóги,
и чайкам голодным и звонким
бросают вчерашние булки —
ловите, несчастные птахи,
«быльё», что уже зачерствело,
сгустите нам новое «станет».
Летать — это радость и горе.
И все-таки — дикое счастье,
что эти простые пичуги
нам делают новое «завтра»
в жару или мятую стужу,
в которой они застывают,
впечатав в янтарные тучи
и тело, и крылья, и клювы.
Но снова и снова летают
вчера из сегодня и завтра...
