Скромна и незаметна
капроновая лента:
отдел галантерейный, два метра - пять рублей.
Но всюду вьётся лента -
от первого фрагмента
до "дней последних донца" - в руках простых людей.
Вот нянечка в роддоме
вручает маме Томе
и папе Николаю - с дочуркою конверт.
Краснеет гордо лента -
торжественность момента
запечатлел фотограф и дед-пенсионер.
Веснушчатая Тата
с нарядным белым бантом
и ключиком на шее шагает в первый класс,
всему научат Тату:
от букваря - до Канта,
от Пифагора в профиль, до Чехова - в анфас.
Промчалось десять вёсен,
и паренёк курносый,
краснея, словно свёкла, ведёт её на вальс;
а дедушкина "Волга",
сигналя громко, долго,
украшенная лентой, везёт Танюшу в ЗАГС.
Кричащие конверты,
повязанные лентой,
и косы с белым бантом - всё вновь, как в первый раз.
Подкрались юбилеи,
виски посеребрели,
Татьяна кормит внука - ну и пострел! горласт!
Листает жизни главы
Татьяна Николавна -
уходят мама Тома и папа Николай,
и траурная лента
прощальной горькой лептой
ложится на могилы... А в небе - новый май,
и ленты к Дню Победы,
назло ветрам и бедам -
на лацканах жакетов, пальто и пиджаков.
...Скрепляет Таня письма
и ворох добрых мыслей
летящей лентой цвета весенних облаков.
Закат, покидая веранду, задерживается на самоваре.
Но чай остыл или выпит; в блюдце с вареньем - муха.
И тяжелый шиньон очень к лицу Варваре
Андреевне, в профиль - особенно. Крахмальная блузка глухо
застегнута у подбородка. В кресле, с погасшей трубкой,
Вяльцев шуршит газетой с речью Недоброво.
У Варвары Андреевны под шелестящей юбкой
ни-че-го.
Рояль чернеет в гостиной, прислушиваясь к овации
жестких листьев боярышника. Взятые наугад
аккорды студента Максимова будят в саду цикад,
и утки в прозрачном небе, в предчувствии авиации,
плывут в направленьи Германии. Лампа не зажжена,
и Дуня тайком в кабинете читает письмо от Никки.
Дурнушка, но как сложена! и так не похожа на
книги.
Поэтому Эрлих морщится, когда Карташев зовет
сразиться в картишки с ним, доктором и Пригожиным.
Легче прихлопнуть муху, чем отмахнуться от
мыслей о голой племяннице, спасающейся на кожаном
диване от комаров и от жары вообще.
Пригожин сдает, как ест, всем животом на столике.
Спросить, что ли, доктора о небольшом прыще?
Но стоит ли?
Душные летние сумерки, близорукое время дня,
пора, когда всякое целое теряет одну десятую.
"Вас в коломянковой паре можно принять за статую
в дальнем конце аллеи, Петр Ильич". "Меня?" -
смущается деланно Эрлих, протирая платком пенсне.
Но правда: близкое в сумерках сходится в чем-то с далью,
и Эрлих пытается вспомнить, сколько раз он имел Наталью
Федоровну во сне.
Но любит ли Вяльцева доктора? Деревья со всех сторон
липнут к распахнутым окнам усадьбы, как девки к парню.
У них и следует спрашивать, у ихних ворон и крон,
у вяза, проникшего в частности к Варваре Андреевне в спальню;
он единственный видит хозяйку в одних чулках.
Снаружи Дуня зовет купаться в вечернем озере.
Вскочить, опрокинув столик! Но трудно, когда в руках
все козыри.
И хор цикад нарастает по мере того, как число
звезд в саду увеличивается, и кажется ихним голосом.
Что - если в самом деле? "Куда меня занесло?" -
думает Эрлих, возясь в дощатом сортире с поясом.
До станции - тридцать верст; где-то петух поет.
Студент, расстегнув тужурку, упрекает министров в косности.
В провинции тоже никто никому не дает.
Как в космосе.
1993
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
