Вечерние нечеты трутся по темным углам,
приглушены мысли, и свет, и ворчание джезвы,
и время стоит... Все, в итоге, находится там...
где мама, и рама, и я так талантливо трезвый.
Белесые сумерки в смятых коленях зажав,
мы медленно вытремся, словно орлы на монетах.
Портреты на стенах приветливо смотрят: чужак.
Но это не мне ведь, я не отражаюсь в портретах,
как дальний гудок на реке, что прилип к тишине: —
печален в пиру, подозрительно весел на тризне. —
Мы выглядим, будто мы все победили в войне,
вот только не знаем, что делать с осколками жизни...
Завидую, кто быстро пишет
и в благости своей не слышит,
как рядом кто-нибудь не спит,
как за стеною кто-то ходит
всю ночь
и места не находит.
Завидую, кто крепко спит,
без сновидений,
и не слышит,
как рядом кто-то трудно дышит,
как не проходит в горле ком,
как валидол под языком
сосулькой мартовскою тает,
а все дыханья не хватает.
Завидую, кто крепко спит,
не видит снов,
и быстро пишет,
и ничего кругом не слышит,
не видит ничего кругом,
а если видит,
если слышит,
то все же пишет о другом,
не думая,
а что же значит,
что за стеною кто-то плачет.
Как я завидую ему,
его уму,
его отваге,
его перу,
его бумаге, чернильнице,
карандашу!
А я так медленно пишу,
как ношу трудную ношу,
как землю черную пашу,
как в стекла зимние дышу -
дышу, дышу
и вдруг
оттаиваю круг.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
