Когда от сладости Надкусанных Плодов
несвоевременно наступит несваренье,
и нагота твоя окажется мишенью
для наступивших ледниковых холодов –
недобрым словом Искусителя помянешь,
закроешь двери в приземлившийся Эдем,
стряхнёшь, как хлам, ошмётки Фиговых Эмблем,
и передашь их новой Высшей Обезьяне.
***
За неимением умений и монет
ты за прилавок встанешь – Яблочной торговкой,
наклейки яркие – "Раздор" – налепишь ловко,
не надкусив ни разу (есть иммунитет!).
И первый блин на удивление удачен!
Большая очередь из бывших злющих Ев,
в земных разборках за года поднаторев,
разобрала за полчаса весомый ящик.
Карман звенит – в нём Тридцать Порций Серебра
благодарят тебя за гаденькое дело,
и вновь на дерево с мешком ты лезешь смело,
чтоб килограммы мелодрам быстрей набрать.
Смешок нечаянный Судьба не удержала –
так звонко прыснула в капризный кулачок,
что ветка яблони не вынесла толчок –
Ньютону яблоко на голову упало...
***
...Перестаёт петлять истории тропа,
от сих до сих – лишь два коротеньких сюжета...
За карандаш схватился яблоком огретый,
и к тяготению всемирному припал.
Кряхтя под тяжестью антоновки осенней,
торговка медленно бредёт в глухой кишлак,
и думу думает: "Ну надо же! ... Простак!
Или какой-нибудь свихнувшийся священник?"
(И да простят меня церквей апологеты:
но Бог и Церковь – это разные планеты)
Сюжет второй, скажу я вам, был очень прост:
когда внимание к науке ослабело
под перекрёстным спело-яблочным обстрелом –
решил Ньютон сакраментальнейший вопрос,
и, взявшись за руки с Прекрасной Героиней,
так сладко пахнущей Плодами и Грехом,
на кучерявых облаках – вдвоём, верхом! –
покинул Землю. Так сложились половины,
но не сложился мировой, увы, закон
о тяготении сердец к родной планете.
Вы сами можете нечаянно заметить –
как над Землёй парит влюблённых легион.
***
И чтоб от сладости Надкусанных Плодов
не наступило, как расплата, несваренье –
не дожидайтесь перекрёстных холодов
под градом яблочно-отчаянных сражений.
Как побил государь
Золотую Орду под Казанью,
Указал на подворье свое
Приходить мастерам.
И велел благодетель,-
Гласит летописца сказанье,-
В память оной победы
Да выстроят каменный храм.
И к нему привели
Флорентийцев,
И немцев,
И прочих
Иноземных мужей,
Пивших чару вина в один дых.
И пришли к нему двое
Безвестных владимирских зодчих,
Двое русских строителей,
Статных,
Босых,
Молодых.
Лился свет в слюдяное оконце,
Был дух вельми спертый.
Изразцовая печка.
Божница.
Угар я жара.
И в посконных рубахах
Пред Иоанном Четвертым,
Крепко за руки взявшись,
Стояли сии мастера.
"Смерды!
Можете ль церкву сложить
Иноземных пригожей?
Чтоб была благолепней
Заморских церквей, говорю?"
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
"Можем!
Прикажи, государь!"
И ударились в ноги царю.
Государь приказал.
И в субботу на вербной неделе,
Покрестись на восход,
Ремешками схватив волоса,
Государевы зодчие
Фартуки наспех надели,
На широких плечах
Кирпичи понесли на леса.
Мастера выплетали
Узоры из каменных кружев,
Выводили столбы
И, работой своею горды,
Купол золотом жгли,
Кровли крыли лазурью снаружи
И в свинцовые рамы
Вставляли чешуйки слюды.
И уже потянулись
Стрельчатые башенки кверху.
Переходы,
Балкончики,
Луковки да купола.
И дивились ученые люди,
Зане эта церковь
Краше вилл италийских
И пагод индийских была!
Был диковинный храм
Богомазами весь размалеван,
В алтаре,
И при входах,
И в царском притворе самом.
Живописной артелью
Монаха Андрея Рублева
Изукрашен зело
Византийским суровым письмом...
А в ногах у постройки
Торговая площадь жужжала,
Торовато кричала купцам:
"Покажи, чем живешь!"
Ночью подлый народ
До креста пропивался в кружалах,
А утрами истошно вопил,
Становясь на правеж.
Тать, засеченный плетью,
У плахи лежал бездыханно,
Прямо в небо уставя
Очесок седой бороды,
И в московской неволе
Томились татарские ханы,
Посланцы Золотой,
Переметчики Черной Орды.
А над всем этим срамом
Та церковь была -
Как невеста!
И с рогожкой своей,
С бирюзовым колечком во рту,-
Непотребная девка
Стояла у Лобного места
И, дивясь,
Как на сказку,
Глядела на ту красоту...
А как храм освятили,
То с посохом,
В шапке монашьей,
Обошел его царь -
От подвалов и служб
До креста.
И, окинувши взором
Его узорчатые башни,
"Лепота!" - молвил царь.
И ответили все: "Лепота!"
И спросил благодетель:
"А можете ль сделать пригожей,
Благолепнее этого храма
Другой, говорю?"
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
"Можем!
Прикажи, государь!"
И ударились в ноги царю.
И тогда государь
Повелел ослепить этих зодчих,
Чтоб в земле его
Церковь
Стояла одна такова,
Чтобы в Суздальских землях
И в землях Рязанских
И прочих
Не поставили лучшего храма,
Чем храм Покрова!
Соколиные очи
Кололи им шилом железным,
Дабы белого света
Увидеть они не могли.
И клеймили клеймом,
Их секли батогами, болезных,
И кидали их,
Темных,
На стылое лоно земли.
И в Обжорном ряду,
Там, где заваль кабацкая пела,
Где сивухой разило,
Где было от пару темно,
Где кричали дьяки:
"Государево слово и дело!"-
Мастера Христа ради
Просили на хлеб и вино.
И стояла их церковь
Такая,
Что словно приснилась.
И звонила она,
Будто их отпевала навзрыд,
И запретную песню
Про страшную царскую милость
Пели в тайных местах
По широкой Руси
Гусляры.
1938
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
